Форум

История, основанная на реальных событиях.

Ясным солнечным утром, еще свежим, но уже теплым, предвещающим скорые жаркие летние денечки, Мишка и Серега торчали в раскрытом окне школьного клозета на втором этаже. Сначала они развлекались игрой «кто дальше высунется», но когда Серега чуть не выиграл, перешли к более безопасному занятию: теперь они во всех смыслах пытались переплюнуть друг друга, целясь в клейкие зеленые листочки тополя, росшего совсем рядом со зданием. До начала занятий оставалось почти полчаса, потому что именно сегодня Серегу выставили из дому пораньше, а Мишка просто составил ему компанию. Но приятели не жалели. Было что-то притягательное в том, чтобы прийти в школу чуть ли не первыми, а потом наблюдать, как подтягиваются все остальные. Вон быстрыми птичьими шагами пробежала Ворона, русичка. За ней физрук, потом две математички с пачками тетрадок. А вот и та, при одном взгляде на которую млели и мальчишки, и девчонки. Элеонора Андреевна, преподавательница географии, отстучала каблучками по разбитому асфальту нечто среднее между вальсом-бостоном и румбой, притягивая мужские и женские взгляды, горящие прямо противоположными, но сильными чувствами.

- Даааа, - протянул Мишка мечтательно, когда стройная фигурка в бежевом костюме скрылась в дверях, - повезло нам все-таки, что ее именно в наш класс прислали, а не в 6 «Б», например.

- Класс, - поддержал Серега, - мне даже домашку не в лом делать. Интересно даже!

- Интерееесно, - передразнил Мишка, - откуда она взялась, вот что интересно.

И оба смолкли. Загадочное появление феи Глобуса волновало умы не только школьников, но и населения учительской. Директор, которому не иначе как волшебным образом удалось выделить ей часы и втиснуть в расписание в конце учебного года, многозначительно помалкивал. Уязвленная появлением соперницы Надежда Федоровна делала рискованные предположения по поводу того, как именно новенькая раскрасавица попала в самую престижную школу города, где учились дети партийной и культурной элиты, но не нашла поддержки. Элеонора Андреевна, как выяснилось, географию знала не только по книжкам: будучи мастером спорта по альпинизму и инструктором по подводному плаванию, добрую половину Союза объездила в составе различных сборных. Завуч, посетившая ее урок якобы для инспектирования класса, а на самом деле из любопытства, вернулась обращенной в географическую веру и, по слухам, поклялась забросить историю, заочно окончить геофак и будущим летом отправиться в поход. Ну или хотя бы похудеть.

Если уж сдалась такая крепость, как Тамара Петровна, что говорить об учениках. Мальчишки были поголовно влюблены в Элеонору, девчонки ей изо всех подражали. Порядок на уроках географии был образцовым, успеваемость резко возросла. Но была-таки ложка дегтя, которая портила эту бочку меда. Ложка называлась Ильей, который как раз показался в поле зрения приятелей.

При виде его Мишка сплюнул так далеко, что побил все предыдущие рекорды, а Серега вздохнул.

- Хоть бы заболел, что ли, - сказал он с тоской, - сил нет видеть его морду. Руки чешутся.

- Давно кирпича просит, - свирепо высказался Мишка, - а сейчас-то и вовсе…

- Знаешь, что он в прошлый раз сказал?! Что баб в горы берут, чтоб матрас не тащить! Хорошо, что она не слышала!

- Откуда ты знаешь, может, и слышала, только виду не подала. Она все время так делает. Вот же гад, за что он так на нее взъелся?!

Меж тем предмет обсуждения неторопливо приближался к школе. Илья выглядел старше своих тринадцати лет, и не только из-за роста. С кожаным портфелем в руке, в форме, сидящей, как костюм, он напоминал не нормального пацана, а обкомовского работника высшего ранга. В масштабе. Сходство усиливалось из-за сопровождения: рядом семенил всегда готовый услужить Саид. С Сынком никто не дружил, но недостатка в прилипалах у него никогда не было, благодаря знаменитому папаше, который уже много лет занимал высший партийный пост в республике.

- Эх, рогатку бы, - хищно сказал Мишка.

- А где твоя? – удивился Серега.

- Мать нашла и выбросила, пока папка не обнаружил. А твоя?

- Я ж ее сменял на «Трех мушкетеров».

- Да ну? На книжку? И мне не сказал!

- Не на книжку, а на «почитать». Марат дал на неделю. Да какая разница! Хоть бы и была. Я папе слово давал, что этого козла не трону.

- Ну ты и не тронешь, - Мишка ухмыльнулся, - из твоей рогатки даже отсюда можно было бы достать, никто б и не узнал. И слово бы не нарушил.

Серега оживился и какое-то время погрузился в сладостные мечты, содержание которых ужаснуло бы даже видавшего виды палача, уволенного за жестокость. Дело в том, что если раньше Илью вяло недолюбливали, но мирились с ним, как с неизбежным злом, то теперь буквально возненавидели. По какой-то причине он невзлюбил географичку и мешал ей, как мог: громким шепотом отпускал гадкие замечания, шумно портил воздух, рисовал на нее мерзкие карикатуры. Элеонора никак не реагировала на его выходки, как, в общем-то, все педагоги, даже замечаний не делала. Но было заметно, как мочки изящных ушек наливались кровью. У мальчишек сжимались сердца и кулаки, девчонки негодующе перешептывались. И все-таки призвать Сынка к порядку не решались. Помимо опасного папаши у гаденыша была царская болезнь, которая мешала пацанам устроить ему «темную»: малейшая царапина или синяк, и его увезли бы на «Скорой».

- Смотри-ка, Мишка, сюда идут!

Илья с Саидом действительно направлялись к тому укромному уголку, над которым находилось окно клозета. Помимо тополя, там росли еще и кусты, идеальная «слепая» зона, где можно было и покурить, и посекретничать.

И тут Мишка, не иначе как по наитию, присел у окна так, чтобы его не было видно, и дернул Серегу. В голову ему пришла простая, но гениальная мысль, которую он шепотом изложил приятелю на ухо. Серега уставился на Мишку остановившимся взглядом, но ступор продолжался недолго. Уже через секунду мальчишки яростно рылись в портфелях и опустошали пакеты со школьными завтраками.

Меж тем Илья с Саидом обсуждали очередную пакость, уготованную географичке. Точнее, Сынок распоряжался:

- Прямо сейчас бежишь в кабинет географии и впрыскиваешь этим шприцем масло в стул. Втыкай под углом, чтоб сразу все вниз не ушло.

- А не впитается? – нерешительно спрашивал Саид. По всему видно было, что он бы рад угодить, но отчаянно трусит.

- Если все правильно сделаешь, впитается внутри стула. Сверху не будет видно. Она спокойно сядет, а потом все расползется по юбке… в нужном месте…

Илья осклабился. Саиду явно было неуютно. Если узнают учителя, это еще полбеды. А вот одноклассники… Видя его сомнения, Сынок презрительно поморщился. Придется подбодрять.

- Если все сделаешь как надо… - начал он, но ему не суждено было закончить: две прекрасные бомбы, наполненные, вопреки традициям, не водой, а приличествующей клозету биологической жидкостью, нашли свою цель. Одна приземлилась на голову, а другая на плечо сыну царствующей особы, забрызгав и верного прихехешника, который от испуга выронил и разбил шприц. Слегка оглушенный и ослепший Илья яростно тер глаза, но разглядеть обидчиков все равно не успел бы – ворошиловские стрелки хохотали, сидя на кафельном полу…

К сожалению, остаться неизвестными героям не удалось. Дмитрий Васильевич, преподаватель физики, в момент сброса как раз поднялся на школьное крыльцо и краем глаза заметил необычную активность в неположенном месте. Не теряя времени на ликвидацию последствий, о масштабе которых он и не подозревал в тот момент, он ринулся на второй этаж и обнаружил ослабевших от смеха преступников. Дмитрий Васильевич выволок их в коридор, покрыв матом и неувядаемой славой в глазах толпы восхищенных школьников, образовавшейся вокруг участников событий словно по мановению волшебной палочки. Впрочем, физик, в силу специфики предмета, лучше представлял возможные последствия, и потому в популярной форме объяснил Гармашину и Ленько, что подобные опыты повторять не стоит, и повлек их в учительскую, а потом к директору – когда выяснилось, кто именно пострадал.

Потом были звонки родителям на работу. Петр Васильевич срочно покинул кафедру, а Яков Платонович – репетицию, чтобы отбуксировать перегруженных нотациями сыновей домой для последующего внушения. Вся школа приникла к окнам, чтобы полюбоваться эпической картиной: корпулентный и рослый тенор во фраке шагал широко и яростно, за руку волоча за собой еле поспевающего Мишку, который не унывал и корчил на бегу рожи; сутулый лысеющий профессор филологии, напротив, шел очень медленно, опираясь на подставленное Серегино плечо. Серега с тревогой поглядывал на отца и что-то тихо ему говорил.

- Ух и попадет им теперь! – высказал общую мысль председатель отряда 6 «В» Егор.

- Да за такое и потерпеть не жаль! – восторженно отозвался его заместитель Марат.

Идти было недалеко, но Яков Платоныч с Мишкой оказались дома много раньше соседей – артист очень торопился. Всю дорогу он награждал сына разнообразными эпитетами, ни разу не повторившись:

- Каналья! Негодяй! Шельмец! Подлец!

Мишка не особенно вслушивался. Он знал, что ситуация становилась опасной только тогда, когда отец доходил до раскатистого р-р-р (черрт! Дррянь! Позоррр!) и начинал искать свой рррремень, чтобы выдррррать этого меррзавца. И тут уж нужно было действовать точно, обдуманно и быстро, как индейцу на тропе войны, завидевшему противника.

К порке Мишка относился, как к грозе – совсем избежать не получится, но можно хотя бы не слишком вымокнуть. И к двенадцати годам выработал стратегию, позволявшую ему выходить из подобных неприятных ситуаций с относительно малыми потерями. Яков Платонович, обладавший бешеным темпераментом, который очень ценили в театре, был вспыльчив, но отходчив. С малых лет Мишка понял, что если сразу улепетнуть и не дать папе сгрести себя огромной ручищей, а заставить его побегать по квартире и растрясти гнев, попе достанется куда меньше шлепков, чем папа предполагал выдать с самого начала. Иногда ему удавался «прием Карлсона»: загнанный в угол, он бестрепетно поворачивался к бушующему отцу и говорил: «А у вас молоко убежало». Чем сбивал родителя с нужного настроя. Став постарше, Мишка изобрел целый арсенал различных трюков, которые с успехом применял в нужный момент. Он чувствовал, что сегодня ему понадобится все его искусство.

Яков Платонович вошел в подъезд и, не выпуская Мишкиной руки, взбежал по лестнице и остановился перед дверью квартиры. Мишка думал было улизнуть, пока отец будет искать ключи, но расчет не оправдался – мать вернулась из своей музыкалки раньше, чем обычно, и открыла, как только отец нажал кнопку звонка.

- Господи, что случилось? – ахнула Зинаида Николаевна при виде процессии.

- Зинуля, ты не прррредставляешь, что вытворрил этот паррршивец. Где мой ррремень?!

Яков Платонович по пояс зарылся в гардероб и выпустил Мишку. Тот немедленно отскочил подальше, за стол. Второклассница Ниночка, уже вернувшаяся из школы, испуганно переводила глаза с отца на брата. Мишка показал ей язык.

- Вот он! А ну иди сюда, заррраза! – и Яков Платонович кинулся к сыну. И сын не оплошал. Завопив во всю глотку, он нырнул под стол, проехал на животе по натертому паркету и вынырнул с другой стороны. Не столь маневренный папа по инерции проскочил мимо, уперся в буфет, развернулся и вновь ринулся в атаку, потрясая ремнем.

- Яков, да что происходит?! Почему ты во фраке?

- Зинуля, меня срррочно вызвали в школу, потому что этот стерррвец… - Яков Платонович сделал бросок влево, но Мишка увернулся и припал к полу, ящерицей скользнув под диван.

- Ах, так?! – взревел отец с новой силой и одной рукой приподнял диван, а другой выдернул оттуда за ногу сына, который взвыл от неожиданности. Мишка придавал большое значение звуковому оформлению действа, потому что через какое-то время начинался деликатный стук в пол. Или в стену. Или в дверь. И порка прекращалась по просьбе благодарных слушателей. Но сегодня все произошло как-то слишком быстро.

Не успел Мишка охнуть, как очутился на поставленном на место диване. Яков Платонович рванул с него штаны и, размахнувшись, от души врезал ремнем по крепкой, как мячик, мальчишеской попке. Мишка поперхнулся воплем. Так сильно отец его еще никогда порол!

- Яков, Яков, - издалека с тревогой сказала мать.

- Зина! Он! Обоссал! Сссына! Сссамого!!!!! – напирая, против обыкновения, на «С», прокричал отец, сопровождая каждое слово смачным шлепком. Мишка услышал. И горячая обида опалила его сильнее, чем ремень – попу. Он забился под рукой отца, крича:

- Потому что он сука! Сука! Сууукааа!!!!!!

- Сука,- повторил отец неожиданно тихо, - сука… И вдруг обрушился на диван, чуть не придавив Мишкины ноги. Удивленный Мишка неловко сполз на пол и встал, подтягивая штаны. Отец сидел на диване, закрыв лицо руками, и трясся в беззвучном плаче. В ужасе Мишка перевел взгляд на мать и увидел, какое у нее неправдоподобно белое лицо. Как трясутся руки, обнимающие рыдающую Ниночку.

- Пап, ты что? Мам?!

- Мишка, Мишка, - простонал отец, - что ж ты… что он теперь с тобой… с нами со всеми…

В панике Мишка бросился к нему. Отец прижал его к себе и принялся раскачиваться, покрывая поцелуями Мишкину голову. И в этот момент грянул звонок в дверь.

Родители замерли, уставившись друг на друга. Звонок повторился.

- Откройте, Яков Платонович, это я, Петр Васильевич! – послышалось из-за двери.

Отец отпустил Мишку и тяжело поднялся с дивана. Сделал несколько медленных шагов. Оглянулся на жену.

- Не волнуйтесь! Я один! Ничего не будет! – крикнул сосед.

Яков Платонович отпер дверь. Серегин отец переступил через порог и сказал:

- Ничего не будет. Никаких последствий.

Родители опять переглянулись. Мишка ничего не понимал.

- Пойдемте на кухню, Яков Платонович. Я вам все объясню, - сказал Петр Васильевич, беря соседа за локоть.

Они ушли на кухню, и вскоре там громко заиграло радио. Потом чмокнула дверца холодильника и что-то звякнуло и полилось. Ошеломленный Мишка посмотрел на мать. Она уже не была так бледна, как раньше, щеки порозовели.

- Ничего, Мишенька. Обойдется. А ты уж держись от Ильи подальше, пожалуйста. Второго раза нам не простят.

Послесловие
Эту историю мне рассказала Ниночка, к тому времени профессор одного из крупнейших ВУЗов страны. И добавила то, о чем Мишка и Серега узнали лишь много лет спустя. Оказывается, прекрасная Элеонора поразила воображение Самого, и он выписал ее из города, где она обитала, подарил квартиру и устроил на работу. Сынок возненавидел молодую и красивую соперницу матери тем сильнее, что вынужден был лицезреть ее чуть ли не каждый день. Петр Васильевич был осведомлен об этой пикантной ситуации, поскольку занимался с Самим – ставил ему дикцию. Узнав о проделке мальчишек, он поспешил связаться с Самим и все ему объяснил. Оне изволили посмеяться и обещали замять. Так что единственным последствием стало прозвище Сынка, вернее, новый титул. С той поры его за глаза стали называть «Сынок Обоссанный».