Форум

Новогодний фокус

Конечно, ничего бы этого не случилось, если бы мы, все трое, не были чутка навеселе.

Ничего удивительного, ведь был канун Нового года, стоял мороз, и на плите исходила душистым паром здоровенная кастрюля глинтвейна. Вино взяли дешевое, – мы были небогатые студенты первого-второго-третьего курсов, но девчонки не пожалели меду, гвоздики, апельсинов, мускатного ореха и палочек корицы, так что благоухало на весь дом. Я даже подозреваю, что кто-то тайком бухнул в кастрюлю хорошую порцию коньяка. Это многое бы объяснило.

Дом строил еще мой дед. Там можно было жить зимой, но мы с семьей обычно приезжали только на праздники, ненадолго, покататься на лыжах. А в этом году родители разрешили мне встречать там Новый год со своей компанией. Мы заехали туда накануне – я и еще человек восемь парней и девчонок. Плюс еще четверо или пятеро должны были подъехать сегодня.

В школе у меня было два хороших друга, но вот своя компания, своя стая образовалась только в студенчестве. К школьным друзьям прибавились однокурсники и те, с кем я познакомился через фидо. Потом кто-то привел свою сестру, кто-то свою девушку, те – своих подруг. Все мы были плюс-минус ровесники, в основном студенты-технари, хотя были среди нас и юристы, и парочка будущих медиков.

Мы часто собирались, вместе отмечали дни рождения и праздники, ходили в кино – на первую «Матрицу», на «Бойцовский клуб», – иной раз выбирались и в театр, хотя, конечно, реже. Зимой отправлялись на склон или на каток, летом выезжали куда-нибудь на природу, жарить шашлыки, купаться, играть в пляжный волейбол. Ездили и с палатками в лес на денёк-другой (в большие походы я начал ходить позже). Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это было самое весёлое, самое свободное и беззаботное время в моей жизни. Тогда я не думал об этом, просто жил, и мне казалось, что так будет всегда.

В то день я проснулся раньше всех и, открыв глаза, сразу же ощутил прилив счастья. Зачёты сданы все до единого, до первого экзамена целая неделя, сегодня Новый год, в доме мои друзья, а на кухне полно вкусной еды и выпивки! Чего еще желать!

Погода стояла самая новогодняя – мороз, безветренно, с неба тихо, отвесно падали крупные хлопья снега. Я растопил печку, набросил дубленку и выскочил на улицу. Воздух был морозный и удивительно вкусный, казалось, что каждый вздох наполняет тебя силой и бодростью.

Я расколол несколько поленьев, потом взял лопату и начал разгребать занесенные дорожки. Вскоре ко мне присоединились Мишка и Роман, но не успели мы как следует разогреться, как девчонки позвали нас есть – они соорудили на всех гигантскую яичницу с помидорами.

После завтрака мы все вышли на двор, еще пораскидывали снег, потом взялись строить крепость и перебрасываться снежками. Но снег лепился плохо, и я предложил, пока светло, прогуляться через лесок к замерзшему озеру. Все начали собираться, но закопались, как это часто бывает, и в результате из девушек на прогулку пошли только Ульяна и Вика. Оля и Анечка сказали, что пора уже готовиться к празднику, и остались дома, отваривать и нарезать многочисленные компоненты для новогодних салатов. Как раз тогда они и обещали приготовить глинтвейн к нашему возвращению.

До озера мы так и не дошли, завязли в сугробах. Добрались зато до нашей речушки. Она не замерзла. Вода, казавшаяся абсолютно черной, с таинственным плеском стремилась вдаль между белых берегов. Заснеженный лес, где каждая веточка обведена белым контуром, был прекрасен, как сказочный дворец деда Мороза. Мы полюбовались им, постояли в тишине и отправились домой.

Когда мы вернулись, уже начинало смеркаться. Подходя к дому, мы увидели, что только что прибыли четверо припозднившихся, – веселые, румяные от мороза, они затаскивали внутрь свои рюкзаки и сумки.

Я задержался снаружи, чтобы прихватить еще дров. Потом занес в дом забытый на крыльце тяжелый пакет, в котором что-то заманчиво звякало и булькало. Потом вспомнил, что обещал девчонкам нарядить вместе маленькую пихту – мы с родителями посадили ее у дома несколько лет назад специально для этого. Теперь она была с меня ростом. Я взял лопату и раскидал снег вокруг деревца, а потом ухватил пихточку за вершину и потряс, чтобы отряхнуть снег. Сейчас мы тебя украсим.

Когда я наконец добрался до кухни, то еще издали, по голосам, понял, что происходит самая настоящая ссора. Я зашел и сразу увидел, что сцепились Вика, которая приехала вчера, и Ксюша, прибывшая только что. Ксюша с Викой были лучшими подругами, но пару месяцев назад они из-за чего-то разругались вдрызг, и каждая из них была уверена, что не застанет здесь другую. Я знал об их ссоре, но совершенно позабыл и просто передал приглашения через друзей, сказав им: «Зовите всех». Вот же незадача!

– Нет, ребята, я поеду, – говорила высокая тоненькая Ксюша чуть дрожащим голосом. – Я бы и не приехала, если б знала… Я же нарочно спросила… Счастливого вам Нового года, я пойду. Ой, Андрюша, привет, – она увидела меня. – Ты меня извини, я поеду. Ничего страшного, всё в порядке.

Все огорченно зашумели – да ну что ты, да куда ты, ну оставайся, ну Ксюша… Всем явно было неловко. Но уговоры, кажется, только придали Ксюше решимости.

– Я не хочу встречать Новый год вместе с ней! Понимаете?
– Ой, да хватит из себя строить! – Резко отозвалась Вика. – Оставайся ты, ради бога, я уеду. Думаешь, мне очень хочется смотреть на твою надутую физиономию?

Я понял, что дело плохо.

Либо их уговорят остаться, и тогда они будут кукситься, огрызаться и портить всем настроение. Либо кого-то из них придется провожать на станцию. Это удовольствие выпадет, конечно же, мне как хозяину дома. До станции километра три по морозу, в начинающихся сумерках, обратно столько же, уже в полной темноте, плюс неизвестно сколько ждать электричку (расписания я не знал, никто ж не планировал возвращаться в город сегодня). Плюс возможность столкновения с агрессивными местными, уже нагрузившимися по случаю праздника. В общем, идти мне как-то не очень хотелось.

Ситуацию надо было спасать. И именно мне, раз уж это я ее допустил.

– Девчонки, – сказал я, форсируя веселость и добродушие, – а давайте лучше тяпнем по кружечке, а? Ольчик, нальёшь нам? И пойдемте наверх, перетрём.

Ксюша и Вика без большого энтузиазма взяли кружки с горячим вином, и мы поднялись на второй этаж. Я отвел их в дальнюю комнату (в ней раньше жила бабушка). Там было большое окно с частым переплетом, стояла старая кровать, железная, с панцирной сеткой, столик и венский стул. Когда мы вошли, Ксюша сразу устроилась на кровати, подобрав свои длинные ноги, и уткнулась лицом в кружку. Вика демонстративно разместилась подальше от неё, примостившись одним бедром на стол. Единственный стул достался мне.

Я стукнул своей кружкой о кружку Ксюши, о кружку Вики. Они друг с другом не чокнулись. Мы выпили. Я попытался прикинуть, кто из них мне нравится больше, но не смог определиться. Ксюша, пожалуй, была красивее – стройная, большеглазая, с густыми русыми волосами, которые сейчас были распущены, что ей шло. Но мне не нравилась постоянная готовность к расстройству и обиде, которую я в ней ощущал.

Вика была ниже ростом, мускулистая (она занималась, кажется, плаванием) и очень загорелая, как будто только что с юга. Зубы, на контрасте, казались очень белыми. Она носила короткую стрижку с челкой, падавшей на лоб, волосы были выкрашены в угольно-черный. Глаза у нее были ярко-голубые, и это необычное сочетание – светлые глаза на смуглом лице, из-под черной челки – сразу привлекало к ней внимание. Вика училась на экономическом, а Ксюша, если не путаю, в институте культуры.

Помолчав немного, я попытался восстановить мир.

– Девчата! Давайте жить дружно!

Но мой призыв успеха не имел. Они по-прежнему упрямо смотрели в разные стороны.

– Новый год же, ну! Давайте всё это оставим в старом году, а сейчас выпьем за мир и забудем все обиды?
– Я не против, – отозвалась Вика, хотя ее закрытая поза и напряженный голос говорили об обратном. – Я-то готова помириться.
– Понимаешь, Андрюша, – Ксения нарочито избегала смотреть на Вику и обращалась только ко мне, – я бы её простила. Я бы ее простила, но если бы она хотя бы извинилась. Хотя бы поняла, что она сделала. Но ведь нет. Она вообще не понимает, что не так. Она считает, что всегда права.
– Око за око, Ксюшечка. Как ты – так и я.
– Я тебе ничего не сделала!
– Угу, увела моего парня прямо с выпускного – это называется «ничего не сделала»?! Встречалась с ним за моей спиной, я вообще ни сном ни духом, мне потом только девчонки рассказали. Ещё, главное, мне же сочувствовала, утешала. Сучка двуличная, –добавила Вика вполголоса.
– Я с ним не встречалась! У нас вообще ничего не было. Мы только разговаривали.
– Да-да, рассказывай теперь.
– И главное, ты его всё равно не любила. Ты только из самолюбия… А с Даней у нас всё начиналось по-настоящему. А ты взяла и всё разрушила – просто от злости. Тебе и на Темникова было наплевать, и на Даню. И на меня. Тебе на всех наплевать, кроме себя.
– Какое там по-настоящему, вы с ним знакомы были две недели!
– Когда это твой человек, всё ясно с первого дня! Я сразу это почувствовала, когда его увидела. Но тебе, конечно, это не понять.
– Вот она всегда так, – теперь уже Вика обращалась ко мне. – Вся из себя такая нежная, блин, духовная, утонченная. Только у нее одной любовь и страдания. А другие – так, бараны бесчувственные.
– Девчонки, – вмешался я, – я, честно говоря, потерял нить, кто, кому, куда и чего…
– Всё просто, – сказала Вика. – Она переспала с моим бойфрендом прямо на выпускном.
– Я с ним не спала!
– …Он меня бросил после этого. Ее потом тоже бросил. Я узнала, ей ничего не сказала, но запомнила. А тут она меня знакомит со своим новым эм че…
– С кем, с кем? – Удивился я.
– С молодым человеком. Это ее словечко.
– У нас ничего не было с Темниковым! – вмешалась Ксюша. – Мы с ним только разговаривали несколько раз. Я хотела его поддержать. Он мне тогда предлагал встречаться, но я отказалась. Потому что ты мне была важнее!
– А почему ты тогда мне ничего не сказала?
– Не хотела тебя огорчать.
– Ой да ладно! Я знаю, он тебе с самого начала нравился!
– Понимаешь, Андрюша, – Ксюша начала грузить меня совершенно лишней информацией. – Темников такой высокий, красивый, отличник, на гитаре играет, за ним все наши девчонки бегали. А он запал на Вику. А ей он вообще сто лет не нужен был, но ей приятно было, потому что он популярный.
– Ты-то, блин, откуда знаешь? – окрысилась Вика. – Что ты за других говоришь?
– А на выпускном она вела себя просто безобразно. Просто издевалась над ним!
– А ты, конечно, сразу побежала его утешать. Дождалась своего счастья!
– Он сидел на открытом окне, свесив ноги наружу. Говорил, что хочет спрыгнуть.
– Это он перед тобой выделывался, идиот.
– Он чуть не плакал!
– Да он напился просто на выпускном.
– Так потому и напился, что ты со всеми подряд танцевала и обжималась у него на глазах!
– Короче, – продолжала Вика, опять адресуясь ко мне, – она познакомила меня со своим Даней. А он оказался ничего такой, хотя и ботан, конечно. Если бы не тот случай с Темниковым, я бы на него и смотреть не стала, раз они с Ксюхой вместе. А тут я думаю: пуркуа бы и не па?
– Ты бы видел, Андрей, как она перед ним выделывалась, – пожаловалась мне Ксюша и тут же изобразила противным сюсюкающим голоском, – «Ах, Данечка, как интересно, расскажи ещё про «Сильмариллион»… А я еще думаю – чего это ей вдруг Толкин понадобился, она же даже «Хоббита» не осилила…
– Девчонки, – перебил я, – ну хватит, серьёзно. Из-за каких-то парней навсегда ругаться? Дружба же важнее. Вы же со школы дружите?
– С детского сада еще, – отозвалась Вика.
– Ну было же наверняка много хорошего! Ведь было?

Обе девушки замолчали.

– Вика меня защищала от Букина, нашего хулигана, – сказала вдруг Ксюша совсем другим тоном. – Классе в седьмом. Он стал на меня наезжать, проходу не давал. Ну знаешь – жвачку в волосы лепил, тетрадки сбрасывал на пол и ходил по ним ботинками... Такое. А меня всегда учили: игнорируй, будь выше этого… Я и пыталась, но он еще больше стал меня доставать. И вот он один раз кинул в меня тряпкой, грязной, в мелу. А Вика вдруг на него как налетела и просто ему надавала по ушам! Он не ожидал и так опешил… Даже не отбивался почти, так, отмахивался…

И Ксюша, поставив почти пустую кружку на пол, изобразила хулигана Букина. Она даже улыбнулась. Это был добрый знак.

– А Ксюха меня один раз просто спасла, – задумчиво сказала Вика, глядя в окно, которое уже светилось голубоватым светом зимних сумерек. – Я у нее тогда жила недели две. Я разругалась с мамой и с отчимом. Он сначала был ничего, а потом… В общем, у нас начались тёрки, мама какое-то время пыталась балансировать, а потом стала на его сторону. Ну я тоже психанула и свалила из дому. Уже поздно было, холодно, идти особо некуда. Но домой я бы ни за что не вернулась. Ну и пришла к Ксюшке. Я вообще не представляю, как она уговорила родителей. Они у нее строгие ужасно. Никаких ночёвок, никогда, ничего. А тут разрешили мне остаться, ее мама позвонила моей, как-то уладили. И в общем, я у них жила… Да…
– Ну вот, видите… – начал я.
– Это ничего не меняет, – сказала вдруг Ксюша прежним непримиримым тоном. – Она сделала то, что сделала.
– Вы обе были неправы, – продолжал я. – Обе друг друга обидели. Ну простите вы уже как-нибудь друг друга. Начните с чистого листа.
– Я ей просто доверяла на сто процентов, – сказала Вика, по-прежнему глядя в окно. – Думала, вот такая хорошая девочка, светлый человечек. Настоящий друг. Уж кто-то, а мой Ксанчик меня не предаст. А она такая же, как все.
– Я хотя бы перед твоим парнем сиськи не вываливала! – Огрызнулась Ксюша.
– Ну ещё бы. У тебя их просто нет.

Это было не совсем справедливо, но Ксюша так яростно вскинулась, что я понял: дело швах. Сейчас они наговорят такого, что примирение станет окончательно невозможным.

– Девки, хорош! Ну дайте уже друг другу в морду, что ли, и помири… – я осёкся, сообразив, что несу что-то не то.

Ксюша и Вика напряженно молчали, избегая смотреть друг на друга.

– Ну я не знаю… Ну хотите – выпорите друг друга? По очереди? А потом простите и помиритесь. Я вам и ремешок дам, хороший, солдатский, у меня есть.

Я сказал это посмеиваясь, в шутку, чтобы разрядить обстановку. Отчасти, должно быть, под впечатлением одной сцены из старой-престарой книжки «Джерри-островитянин», которую взял вчера с полки почитать перед сном. Был там один такой эпизод, который меня позабавил, но и слегка взбудоражил тоже.

– А вот я бы ей всыпала, честное слово. – Я бы не удивился услышать такое от Вики, но это произнесла нежная Ксюша. – Я начинаю понимать Валерий Иваныча. Я думала, он изверг, а теперь вижу, что с ней по-другому нельзя. До нее иначе не доходит.
– Ах ты… – Вика просто зашлась от негодования. – Андрюша… – ласково проговорила она затем, – а дай-ка сюда свой солдатский. Она, походу, вообще берега попутала.

Я машинально взялся за пряжку. Ремень был вроде бы действительно солдатский, но без бляхи, с простой пряжкой и двойным язычком. Мне он достался от отца, который перешел на дорогие итальянские.

– Снимай-снимай, – подбодрила меня Вика. – Я ей щас устрою. Пусть хоть узнает, что это такое, мамкина принцесса.

Наверное, еще можно было сказать: да вы чего, я же пошутил. Может, и надо было так сказать. Но я не сказал. Не знаю уж, глинтвейн был тому виной или Джек Лондон, но я не сказал. А потом уже стало поздно.

Вика подошла ко мне. Ксюша, помедлив, встала с кровати и тоже приблизилась. Довольно странное, знаете, чувство: когда ты расстегиваешь ремень, а две красивые девушки стоят рядом и напряженно смотрят, как ты это делаешь.

– Так, только стойте. Надо, чтобы всё было честно, по справедливости. Во-первых, количество ударов. Скажем, по двадцать пять.
– Почему двадцать пять? – Нервно спросила Ксюша.
– Почему нет? Вроде не много и не мало.
– Нормально, – заявила Вика. – Давай сюда.
– Погоди, – я отвел руку с ремнем. – Секундочку.

Я вышел в коридор, дошел до лестницы и прислушался. Внизу было подозрительно тихо. Я вернулся в комнату и выглянул в окно. Наши высыпали во двор – они нашли коробку с украшениями и явно собирались нарядить пихту, пока еще не совсем стемнело. Я закрыл дверь на шпингалет, и снова повернулся к девчонкам.

– Теперь смотрите. Вы же будете по очереди, ремень-то один. Значит, надо бросить жребий.

Я достал из кармана коробок, вынул две спички, одну укоротил, и, зажав их между пальцами, протянул кулак девушкам.

– Тяните! Кто вытащит длинную, та порет первая.

Признаюсь, я сознательно сжульничал – подгадал так, чтобы длинная спичка досталась Ксюше. Я видел, что Вика очень зла, хотя и сдерживается, и боялся, как бы она не натворила беды. Вытянув обломанную спичку, Вика сердито засопела и швырнула ее на пол. Я протянул ремень Ксюше.

– Ну ладно, – произнесла Вика сквозь зубы. – Но она свое еще получит.

Придирчиво осмотрев покрывало, Вика стянула через голову свитер, бросила его на кровать, и без церемоний плюхнулась на него животом. Сразу чувствовалось, что процедура ей знакома и даже привычна. Если бы не этот ее деловой подход, может, ничего бы и не было.

– Не через штаны же? – Неуверенно спросила Ксюша.
– Да уж конечно, – поддакнул я. Штаны у Вики были зимние, теплые, в них задуманное теряло всякий смысл.

Вика злобно фыркнула, но всё же, грациозно приподняв пятую точку, начала расстегивать кнопки, а расстегнув, гневно зыркнула на меня:

– А ты не подглядывай! Обрадовался, главное, такой… И вообще, выйди из комнаты.
– Я не смотрю, – соврал я, но всё-таки отвернулся. – А выйти не могу. Должен же кто-то следить, чтобы вы тут друг друга не покалечили.

Я постоял немного отвернувшись. Было тихо. Потом Ксюша спросила вполголоса и с тем же неуверенным выражением:

– Наверное, снять лучше? А то еще порвутся… Жалко, красивые.

Я не утерпел: медленно повернул голову и скосил глаза. Вика спустила штаны довольно низко, наверное, чтобы удобнее было лежать. А под штанами на ней были ярко-оранжевые шёлковые трусы с такими же оранжевыми кружавчиками. Они очень красиво обхватывали Викину попу. А попа у нее была просто обалденная! Округлые выпуклые ягодицы, плавной линией, без складочек, переходили в стройные бедра. Я не мог оторваться от этого зрелища!

Вика лежала, уткнувшись лицом в покрывало. Как ни странно, ее, похоже, больше не заботило, что я могу подглядывать. Немного помедлив, она подцепила трусы с боков и медленно спустила их на бедра. Кожа на ягодицах тоже была смуглой, безо всяких там следов от купальника. Загорала голышом, чертовка! Хотя, скорее всего, ходила в солярий.

Ксюша стояла у кровати и вертела в руках ремень, явно не зная, как за него взяться. У меня самого опыта по этой части было немного. Родители наказывали меня физически очень давно, в детстве, всего, может, раза два или три (и, полагаю, переживали по поводу этих случаев куда сильнее, чем я сам). Но я хотя бы представлял, что к чему, и поспешил на помощь девушке.

– Смотри, – тихо подсказал я. – Пряжку лучше в кулак зажми, от греха. И намотай, чтобы укоротить. Вот. Теперь сложи пополам. И давай. Главное, по почкам не попади. И по копчику.

Она повертела ремень так и эдак, примериваясь, и в итоге не стала складывать пополам, а намотала еще несколько оборотов на кулак. Оставшийся «хвост» оттянула, придерживая левой рукой за кончик. Вика всё так же лежала неподвижно, спрятав лицо. Ксюша долго, тщательно прицеливалась – и вдруг как хлестанула Вику по попе! Звук получился громким, я аж вздрогнул. Вика даже не шелохнулась. Ксюша широко открыла глаза и губы ее тоже приоткрылись. Она снова занесла ремень. У нее было сосредоточенное лицо, как у человека, поглощенного непростым, но страшно увлекательным делом. Она всё так же прицеливалась перед каждым ударом, придерживая ремень за кончик. Мне показалось, она старается не попадать по одним и тем же местам. Я не забывал считать удары, но делал это про себя, чтобы не мешать. Вика не шевелилась, только ее ягодицы сжимались после каждого удара, но тут же расслаблялись снова.

После первых пяти Ксюша внимательно осмотрела поле деятельности и, видимо, решила, что можно и посильней. Вика почти не реагировала, да и следов на ее загорелой коже практически не было заметно – так, нежный розовый румянец. Ксюша замахнулась повыше и хлестнула сильнее. Потом еще раз. Вика зашипела, как кошка, и ее пальцы впились в покрывало. Словно обрадовавшись этой реакции, Ксюша стегнула еще. Казалось, она экспериментирует: била то выше, то ниже, то задерживала ремень на Викином теле после удара, то, наоборот, тянула его на себя, то била самым кончиком… Вика начала ёрзать на кровати, а потом и негромко стонать сквозь зубы. Третью пятёрку Ксюша влепила прям смачно, от души – Вика начала вскрикивать, а на последнем ударе, не выдержав, заорала в голос. Ксюша мгновенно остановилась, точно очнувшись от гипноза, и уставилась на дело своих рук. Вот теперь следы были хорошо видны – где-то четкие прямоугольные полосы, а где-то отпечатавшийся кончик. Ксюша испуганно взглянула на меня.

– Пятнадцать, – подсказал я.

Но Ксюша как будто перегорела. Она быстро отсчитала еще пять ударов, которые показались мне даже слабее, чем самые первые. Можно сказать, она не нанесла их, а только обозначила.

– Всё!
– Еще пять раз осталось, – напомнил я.
– Нет. Всё.

И она решительно положила ремень на кровать, в ногах у Вики.

Вика зашевелилась, натянула трусики, потом штаны. Аккуратно спустила ноги, встала с кровати и потянулась за ремнем. Ее голубые глаза были совершенно сухи и пылали яростью. И тут только я понял, какого же дурака я свалял. Теперь-то Вика была намного злее, чем раньше! Похоже, вместо примирения, я добился того, что подружки рассорятся навсегда…

Вика сложила ремень пополам, потом, держа его за концы обеими руками, свела вместе сжатые кулаки и резко развела руки в стороны. Раздался щелчок, громкий, как пистолетный выстрел. Ксюша вздрогнула всем телом.

– Ложись давай, – мрачно потребовала Вика.

Ксюша не двинулась с места.

– Ну, мне долго ждать?! – крикнула Вика и с размаху хлестнула ремнем по спинке кровати.

Ксюше это отнюдь не добавило решительности.

– Ксюш, – тихо позвал я. Она затравленно уставилась на меня. Мне показалось, что она сейчас расплачется и попросит пощады. – Ксюш, твоя очередь. Всё ведь должно быть по справедливости, верно?

Она мелко покивала и стала укладываться на кровать, прямо на Викин свитер, закопошилась, расстегивая свои черные брючки. Правду сказать, мне самому было не по себе.

– Вик… – Попросил я. – Ты очень-то не зверствуй, ладно?
– Сама разберусь, – отрезала она.
– Двадцать раз, помнишь? Только двадцать. Не двадцать пять!
– С чего бы это?! Уговор был двадцать пять! Я не виновата, что она разнюнилась раньше времени!
– Нет. Всё должно быть честно. По справедливости.
– Ладно-ладно. Ее это всё равно не спасёт.

Под брючками у Ксюши оказались простые белые трусики. Бедняжка, похоже, была так испугана, что и не подумала потребовать, чтобы я отвернулся. Глубоко вздохнув, она точно таким же движением, как Вика, потянула трусы вниз, обнажая белые, нежно очерченные округлости, идеальной формы, такие беззащитные и такие соблазнительные! Чтоб я сдох, ее попка была еще красивее, чем у Вики! И тут я с обидой вспомнил, что мы с Машей, моей бывшей девушкой, первой и (на тот момент) единственной, занимались сексом только в полной темноте – она стеснялась и всегда на этом настаивала, так что я ни разу не рассмотрел ее как следует при ярком свете. Только сейчас я понял, как много я потерял!

Но Вика, не разделяя моих восторгов, со всего маху вытянула Ксюшу прямо по ее прелестной попке, на которой мгновенно загорелся яркий след.

Ксюша взвыла, схватилась за ужаленное место и, забыв обо всякой стыдливости, перекатилась на бок.

– А ну быстро легла обратно! – Рявкнула Вика. – И руки убери, пока я по ним не попала!
– Ты охренела? – закричала на нее Ксюша (но все-таки перевернулась обратно на живот). – Ты что творишь вообще?
– А мне, думаешь, не больно было?
– Я же не так била! Ну скажи, Андрей! – Она умоляюще смотрела на меня, приподнявшись на локтях, в позе сфинкса. Голопопого сфинкса. В ее больших глазах стояли слезы.
– Ксюш, ты тоже била сильно. Просто Вика привычная, а ты нет.

Я сел на пол у изголовья и погладил ее по плечу.

– Ты выдержишь. А ты бей пореже, Вика.

Вика мне не ответила, но, кажется, прислушалась. Она принялась хлестать, делая длинные промежутки, и всякий раз, прежде чем опустить ремень на Ксюшину попу приговаривала что-то вроде:

– Думала, это тебе шуточки, да? Думала, это весело?! Нравится, блин? Нравится? Смешно тебе?! Весело, да? Весело?!

Ксюша вскрикивала после каждого удара и почти сразу опять попыталась прикрыться. Я поймал ее ладошки, сложил одну на другую и накрыл своей. Не фиксировал, просто придержал. Она не пыталась вырваться, но дергалась и вскрикивала, откидывая голову, постанывала, перебирала своими длинными ногами, колотя ими по кровати, несколько раз сгибала их в коленях, бессознательно пытаясь закрыться, но потом каждый раз снова вытягивалась ровно.

Вика перестала приговаривать. Она порола молча и сильно, но всё же делая паузы и позволяя своей жертве перевести дух. Ксюша больше не вскрикивала, только вздрагивала всем телом и извивалась, стараясь унять боль. Она уткнулась лицом в покрывало и стонала сквозь зубы, и в какой-то момент я понял, что она плачет.

Мне было жаль ее, и очень хотелось ее обнять или хотя бы погладить по пушистым волосам. Но в тот миг я ощущал себя кем-то вроде секунданта и не мог так вот явно поддержать одну из сторон. Всё должно было быть по справедливости.

Кстати сказать, Вика, раскрасневшаяся и яростная, была чудо как хороша.

Однако за всеми этими впечатлениями я не забывал считать, и в нужный момент громко объявил:

– Двадцать!

Я боялся, что Вика, увлекшись, не остановится вовремя. Вика остановилась. Я отпустил Ксюшины руки и встал. Ксюша лежала неподвижно, только ее голова и плечи тихонько вздрагивали. Она плакала. Вика подошла ко мне, и уставилась на подругу.

– Ксанчик… – прошептала она.

Ее губы вдруг искривились, их уголки поползли вниз, пальцы разжались, ремень, брякнув пряжкой, упал на пол, а сама Вика опустилась на колени там же, где только что сидел я. Она обняла Ксюшу за плечи и прижалась лбом к ее макушке. Ксюша, не открывая лица, протянула руку, обхватила Вику за шею – и через секунду они уже рыдали друг у друга в объятиях, всхлипывая, поглаживая друг друга по плечам и волосам.

– Прости, прости…
– Нет, это ты меня…

Снаружи вдруг раздался звук выстрела и громкий треск. Девчонки даже не обернулись, а я подошел к окну и выглянул. Наши закончили наряжать пихту и, очевидно, добрались до моего запаса петард и фейерверков. За окном расцвел алый огненный цветок, помедлил, распался на мерцающие золотые блестки, которые, переливаясь, повисели в темноте одно мгновение и погасли.

Я ощущал себя как неумелый фокусник, чей фокус удался, внезапно и неожиданно для него самого, в последний момент, когда он уже был готов признать свое поражение и сказать: «Извините, друзья, я облажался», – и вот теперь он сам удивлён не меньше зрителей.

Я спустился вниз, принес бутылку мартини и стаканчики. Когда вернулся, девчонки уже сидели вдвоем на кровати в обнимку, всхлипывая и смеясь вперемешку, но в целом как будто пришли в себя. Мы выпили ещё. Я обнял их за плечи, мы смеялись все вместе – над ситуацией и сами над собой. Прежде чем спуститься вниз к остальным, они взяли с меня страшную клятву, что я никогда и никому не расскажу о том, что было. И мы пошли вниз, готовиться и праздновать.

Вы, возможно, спросите меня, было ли продолжение. Было, конечно, было. Но это уже, как говорится, совсем другая история.

Источник