Форум

Рассказ в рамках конкурса "Ах, если бы сбылась моя мечта"

Вера Анатольевна стояла у распахнутого окна учительской. Со стороны могло показаться, что она скрашивает пустой урок наблюдением за брутальным физруком – безотказным объектом вожделений доброй половины преподавательниц 12-й школы. Но в действительности она с тоской следила за типичными представителями 6 «В», с которыми ей предстояло провести следующие девяносто минут. Нет, 180, с этими год за два. Господи, такое ощущение, что это не подростки, а младенцы, если судить по беззастенчивому любопытству, умению себя контролировать и бережному обращению с предметами и чувствами окружающих, думала она. Словно в подтверждение справедливости сравнения, Соколов перестал ковырять в носу и начал чесать промежность. Вера Анатольевна немедленно отвела от него взгляд и уставилась на чьи-то яркие кроссовки, но и тут не повезло – именно в этот момент сосед обладателя завидной обувки с достойным верблюда усердием украсил ее своим ДНК. Она зажмурилась, но стало еще хуже – последнее видение запечатлелось на сетчатке.

Она сама не понимала, почему следит за 6 «В», скоро насмотрится до тошноты. Однако в учениках этого класса было нечто притягательное, словно редкое уродство, на которое неловко пристально смотреть, но все же хочется, и каждый брошенный украдкой взгляд высвечивает новую отвратительную деталь. Конечно, нельзя всех под одну гребенку, есть среди них и нормальные дети, но как же их немного. И они так стараются стать как можно незаметней!

Вера Анатольевна не была восторженной глупышкой, в институте мечтавшей о том, как будет сеять разумное и доброе и делать его вечным в сердцах благодарных учеников. Но она любила литературу и русский язык и верила, что даже зайца можно научить курить, главное, чтобы зайцу не было скучно. Фантазия у Веры была буйная, воображение богатое, так что школьную программу она собиралась преподавать в новом измерении. Однако вышло так, что она попала не в самую удачную школу. Виной тому была ее молодость, неопытность и отсутствие советчиков. Правило фильма ужасов – если тебя так охотно зовут незнакомые люди в незнакомое место, отказывайся не раздумывая. Хорошо, если просто сразу расчленят. А ведь могут отправить в клетку к таким вот ребяткам из шестого класса... «И тогда те из вас, кто останется в живых, позавидуют мертвым».

Глубоко уйдя в свои печальные размышления, Вера Анатольевна не слышала шагов за спиной и не осознала, что в учительской уже не одна. Физик Юрий Петрович, предмет неудовлетворенных вожделений недоброй половины женского препсостава минут пять с удовольствием созерцал ее стройные ножки и достойное их продолжение, плавно переходящее в спину и тонкую талию, прежде чем деликатно кашлянул, возвещая о своем прибытии. Вера обернулась.
- Здравствуйте, Вера Анатольевна!
- Добрый день! – поспешно поздоровалась она в ответ, чувствуя, как краска заливает щеки, словно ее поймали за чем-то не совсем приличным.
- Любуетесь на своих подопечных? – безошибочно определил физик. – А вы, случаем, не на диете?
И в ответ на недоуменный взгляд пояснил:
- Подобное зрелище прекрасно отбивает аппетит.
Вера Анатольевна отвела глаза. Слышать собственные мысли из чужих уст было как-то неловко. Она прошла вглубь учительской и села за пустующий стол. Юрий Петрович пристроился напротив.
- Как вы оказались в этой школе, Вера Анатольевна? Под страхом смертной казни? За кармические грехи? Или Елена Васильевна шантажом принудила вас к преподаванию именно тут?
Голубые глаза смотрели насмешливо, и Вера неожиданно для себя рассердилась.
- А вы? – спросила она с вызовом.
- У меня здесь корыстный интерес, - нимало не смущаясь, заявил физик. – Хочу получить грант, нужен опыт работы с трудными детьми.
- А может, мне тоже такой опыт не будет лишним?
- Вам, - сказал Юрий Петрович сочувственно, - подобный опыт может стоить имени.
- То есть?!
- Потеряете веру в литературу, детей и себя.
Вера хотела было заспорить «на автомате», но сникла. А вдруг он прав? Подобные мысли ей уже приходили в голову, но не хотелось так быстро сдаваться и подавать заявление. Она вздохнула.
Физик наблюдал за ней, пряча усмешку. Вот же трепетное созданье, наверняка корит себя за то, что не может хорошо относиться к детям только потому, что они дети. Гуманистка. Впрочем, стерженек в ней определенно имеется, если сумеет отрастить в себе здоровый цинизм, практицизм и пофигизм, справится с кем угодно. Но за нее этого никто не сделает. Сама-сама-сама.
- Каждый раз, когда у меня часы в этом классе, - начала Вера Анатольевна, - я чувствую себя так, словно вхожу в клетку с обезьянами. Не с тиграми, нет. А именно с этими дурно пахнущими пародиями на человека, для которых вся жизнь в физиологических отправлениях.
- Вы недооцениваете обезьян, - заметил Юрий Петрович. – А так сравнение довольно верное.
- Но ведь преподавать с таким отношением нельзя! Дети его чувствуют и реагируют соответственно.
- Ну так измените свое отношение к ним, Вера Анатольевна, - сказал физик поднимаясь. – Не стоит брезговать ими, а потом маяться от чувства вины. Примите как факт их животное состояние и начинайте дрессировать, а не преподавать, по программе-минимум. А чтобы они вас слушались, будьте сильнее их. Подавите своей волей. На обезьян обычно действует.
Он шутливо поклонился ошеломленной собеседнице и вышел в коридор под аккомпанемент звонка, возвещающего о большой перемене.

Примерно час спустя Вера Анатольевна, выжатая и опустошенная, бездумно смотрела прямо перед собой, чувствуя себя так, словно всю ночь разгружала вагоны. Весь урок она честно старалась донести до 6 «В» содержание Дубровского, полагая, что история о благородном разбойнике может вызвать хоть какой-то резонанс в тринадцатилетних оболтусах. Она не ждала, что хоть кто-то признается в том, что читал оригинал, но никто не озаботился даже кратким содержанием, каких в Интернете пруд пруди. Вера Анатольевна принялась было пересказывать, но безуспешно. В воздухе витал крепкий аромат недавней физкультуры и общей незаинтересованности. Сидящая прямо за первой партой Еременко, не скрываясь, переписывалась в Вотсаппе. Васильев громко зевал, демонстрируя остатки завтрака в кариозных зубах. Одинцов и Рагимов переругивались на задней парте. Максимов, похоже, дописывал домашнее задание по алгебре. И над всем этим стоял ровный гул, равнодушный как к творению Пушкина, так и к усилиям молодой учительницы. Орать, отбирать, выставлять и наставлять Вера Анатольевна считала уделом слабых. Все еще надеясь заинтересовать, она упрямо продолжала гнуть свою линию: закончила пересказ и начала опрос. Увы, ученики не уловили разницу между Дубровским и Троекуровым, перепутали фабулу и еле запомнили развязку. «Угадайка» устаревших слов привела к тому, что Одинцов и Рагимов помирились и начали выкрикивать несусветную чушь. Утихомирив их, Вера Анатольевна обратилась к девочкам с вопросом о том, что они считают неравным браком, но после ответа Еременко об Элоне Джоне пожалела, что затронула эту тему. Когда грянул, наконец, спасительный звонок, и толпа питекантропов освобожденно ринулась на перемену, Вера Анатольевна обессиленно опустилась на стул, пытаясь хоть как-то взять себя в руки. Потом встала и прошла по классу, открывая окна. Свежий воздух и движение несколько взбодрили ее, но все-таки ощущения были такие, словно она досыта накормила отряд дементоров. Жаль, миг свободы был так краток.

Вторым уроком у 6 «В» был русский язык. Вместо запланированной новой темы Вера Анатольевна решила дать сочинение по картине. Конечно, раздались вой и стон вселенский, обнаружилась нехватка канцелярских принадлежностей и потребность выйти немедленно и никогда не возвращаться, но учительница настояла на своем. Через какие-нибудь десять минут класс погрузился в творчество, а Вера Анатольевна получила передышку и возможность обдумать разговор в учительской.

Прав Юрий Петрович, эти дети уважают только силу и железную волю. Только как их продемонстрировать (в наличии у себя этих качеств Верочка не сомневалась)? Перейти на командный тон, ставить двойки, вызывать родителей? Она слабо усмехнулась, представив себя в роли Натальи Сергеевны: «Батищев, гоу аут!». Глупо. Это не сила. Внезапно подстегнутое воображение заработало на полную мощь, одну за другой являя ей неожиданные картины. Вот Моргунов, стукнув кулаком по столу, рычит: «Я же просил укротителя!». Вот она, Вера Анатольевна, в костюме Марианны, разлеглась на группе в полосатых купальниках, - Одинцов, Рагимов и Максимов в тельняшках и подштанниках под стать. Они огрызаются, она одной рукой треплет их по затылкам, а другой… В другой хлыст. И тут воображение сделало кульбит. Вера Анатольевна увидела себя в образе унтершарфюрера Барбары. Идеально сидящая черная форма, блестящие сапожки на каблуке. И офицерский стек.

Непроизвольно вздернулся подбородок. Плечи ушли назад, осанка стала безупречной. Она встает, одернув гимнастерку. Идет по рядам, чеканя шаг, гоня перед собой волну отлива – по мере ее приближения ученики пытаются стать как можно незаметнее, горбились, втягивают головы в плечи, низко склоняются над партой и принимают деловой вид. И облегченно выдыхают, как только она проходит мимо. В идеальной тишине раздается только зловещий перестук каблуков. Вдруг, без предупреждения, унтершарфюрер Вера с грацией пантеры совершает полуоборот и скользящий шаг к парте Одинцова. Взмах стека. Мальчишка в панике отшатывается, роняя имущество. Учительская рука ловко подхватывает исчерканный листок.
- Таак, что тут у нас? – говорит она негромко и так вкрадчиво, что дрожь пробирает не только Одинцова. – И как это, по-твоему, называется?
- Я это… я только… Вер-тольна, - лепечет Одинцов.
- И вот этот, с позволения сказать, шедевр, ты собирался выдать за сочинение?
У Одинцова перехватывает горло, но он ухитряется выдавить слово «черновик».
- Ах черновик, - на лице унтершарфюрера появляется ледяная улыбка, лишающая несчастного остатков самообладания. – Ну конечно. Как это мне в голову не пришло. За пять. Минут. До звонка?
Одинцов понимает, что участь его предрешена. Вера отступает на шаг и росчерком стека указывает ему путь к учительскому столу. Потный и бледный мальчишка с трудом выбирается из-за парты и шаркает в заданном направлении. Тем временем унтершарфюрер вновь совершает резкий полуоборот, чтобы убедиться в том, что все заняты делом. Класс демонстрирует усердие, у особо впечатлительных ручки ходят ходуном. Вера кивает и марширует к лобному месту, где Одинцов уже расстегнул брюки и придерживает их трясущимися руками. Унтершарфюрер движением подбородка заставляет его принять локтевую позу и окончательно уронить штаны и собственное достоинство. Она лихо подбрасывает и перехватывает стек и со свистом впечатывает в подернутые мурашкам ягодицы. Алый рубец, вопль, новый взмах, новый вопль. Одинцов рыдает, пританцовывает, гримасничает голой попой, не решаясь хоть как-то защититься. Унтершарфюрер от души расписывает его стеком, кладя удары сверху, снизу, вдоль, поперек, с оттягом и без. Крики сливаются в трубный рев, подобный пароходному тифону. Наконец, экзекуция завершается свистящим аккордом, от которого несчастный Одинцов сползает на пол. Учительница удовлетворенно вздыхает, отступает на шаг. И дарит классу еще один обворожительно-вкрадчивый оскал.

…Истерическое дребезжание звонка на этот раз пропало втуне. Ученики 6 «В» застыли на своих местах, не шевелясь и не дыша. Вера Анатольевна медленно поднялась со своего места, отведя, наконец, взгляд от Одинцова, который последние несколько минут почему-то чувствовал себя крайне неуютно. Обвела своих подопечных внимательным взором. Движением подбородка указала на стол. Длинные пальцы выбили на столешнице легкую дробь. Повинуясь ей, ученики, словно загипнотизированные, по одному подходили и клали на стол свои сочинения, а затем почти на цыпочках выскальзывали из класса, испытывая невыразимое облегчение. Последним выходил Одинцов. У выхода он обернулся. По-наполеоновски сложив руки на груди, Вера Анатольевна поощрительно улыбнулась ему вслед, заставив споткнуться на ровном месте и перейти на трусливую рысцу.