Форум

Эпизод №1

Как красив Дрезден в предпраздничные дни! Скоро Рождество, а затем Сильвестр, и люди тают от счастья, от предвкушения чего-то светлого, радостного, чего они сами не могут понять и осознать; они спешат накупить и приготовить всякой вкусной еды, порадовать себя и своих близких подарками. Продавцы тоже довольны, их кошельки быстро толстеют; только успевай принимать денежки. Даже обычно грубый и чем-то недовольный дворник с метлой весел и смеётся, а чему он и сам не знает.
Витрины магазинов, тротуары, тщательно ухоженные садики возле домов; кажется сама природа надела на себя праздничный наряд. И конечно же, везде развиваются знамёна со свастикой и портреты фюрера, звучит громкая музыка, от которой кровь бежит по венам быстрее, а ноги сами собой готовы маршировать гусиным шагом.
Белый снег искрится на солнце, и в этот полдень, среди толпы веселых и счастливых мам или нянь с колясками, штурмовиков, эсесовцев, гестаповцев, людей из НДСАП, а также ребят из Гитлерюгенда в идеально сидящих по фигуре мундирах, резко выделяется мальчишка в сером, коротком пальто с тремя оторванными пуговицами, когда-то меховой, а ныне облезлой шапке, которая уже давно мала ему, а потому закрывает только одно ухо, оставляя второе мерзнуть, и разноцветном шарфе. Этот шарф такой длинный, что волочится по земле, норовя опрокинуть с ног и повалить на землю порядочного прохожего, который не имеет привычку смотреть под ноги.
Но Фридриху не до таких мелочей, как шарф. Время от времени он машинально передвигает шапку с одного уха на другое, дабы согреть то, что стынет, и молит о тепле и согревает то левую, то правую руку в кармане; варежки же этот растяпа давно потерял и его красные, в цыпках ладони, горят от боли на морозе.
Лицо мальчишки не просто печальное, оно залито слезами, и ещё больше печалит его то, что все вокруг счастливы и радостны. Всех, ну абсолютно всех его одноклассников, кому исполнилось 10 лет, приняли весной в Гитлерюгенд, а его одного нет. И почему? Он разве не настоящий стопроцентный ариец? Разве его семья обвиняется в связи с коммунистами или социал-демократами? Разве он не предан своей стране и лично фюреру? Разве он не пел вместе со всеми упоённо: Знамёна ввысь?
- Не годишься, - отрезал баннфюрер, едва взглянув на него. - Ума у тебя мало, да и ростом не дотянул.
- Это почему же я не гожусь? - полез в бутылку Фридрих. - Очень даже гожусь, я ещё подрасту, мои сёстры вон какие высоченные. Я наизусть марш Гитлерюгенда знаю. И на барабане играть умею. И тоже хочу маршировать со всеми вместе и носить нож, на котором написано: Кровь и честь! Разве я хуже Питера, Эрика или Ганса? Я разве не ариец? Поглядите, какой я красивый мальчик, такой, как на плакатах рисуют, а когда мне дадут форму и подкормят малость, так ещё получше Вальтера буду, а у него вот волосы черноваты и вы его берёте. Лучше проверьте его происхождение, а меня возьмите сегодня же.
- Ты ещё смеешь спорить? Ты вообще кто такой? Если партия решила, что ты не годен, значит, не годен. И каков наглец, а? Нахал! Какое тебе дело, кого мы берём, а кого нет? Ты разве что не знаешь, что каждому своё и нечего в чужое зеркало глядеть? Нет, каков нахал, а? - обратился за подтверждением к старшим ребятам баннфюрер.
- А вы не партия! - в запальчивости крикнул Фридрих. - Вы только за свой хвост болеете.
- Каков наглец! - побагровевшее лицо баннфюрера не предвещало Фридриху ничего хорошего. – Счас твой хвост оторву!
- Так точно! - с готовностью подтвердили старшие ребята. - Видели мы, как этот дурак на барабане умеет. Взял палочки и ну бить по барабану, ни складу, ни ладу. Этак и козел не хуже отстучит. Нахал какой, тень на Вальтера кладёт. Или на его место метишь, а змеёныш?
- Я на своё место метю, - сдвинув брови, с гневом ответил Фридрих, - пусть Вальтер будет у вас, мне не жалко, даже если окажется, что еврей его дедушка, а то и папа, только и меня возьмите. А вы несправедливо поступаете, что его взяли, а меня не берёте. Я тоже пригожусь, ей-ей пригожусь. Я напишу нашему фюреру и всё расскажу о том, какие непорядки и неправильности тут творятся. И вы сами нам на прошлой неделе вещали, что надо быть бдительными и следить за нарушениями, особенно по поводу чистоты расы!
- Не лезь не в свои дела! Клеветник! Порочишь честное имя нашего товарища! Навёл тень на плетень! Выведете его отсюда! Хайль Гитлер! - дал приказ баннфюрер, который был с удовольствием исполнен.

Но ничего не помогло. Фюрер то ли не получил залитое слезами, прочувственное, наполненное патриотизмом и жаждой справедливости письмо мальчишки, то ли не счёл нужным ответить на него. Фридриха принялись гнобить, смеяться над ним и шпынять за нахальство, никуда не взяли и мальчишки, его сверстники, довольные, с иголочки одетые, целыми днями были заняты интересными делами, походами, спортивными занятыми и собраниями, а ему оставалось только завидовать и орошать слезами подушку по ночам. Никто из мальчишек больше не хотел с ним дружить и играть в футбол, он был выключен из бьющей через край жизни, на его белокурую, но глупую голову сыпались насмешки, издевки и обидные шутки.
Его матери, бедной вдове-прачке, не было ни сил, ни времени на своих детей, а со старшими сёстрами-погодками, которые были приняты в Союз немецких девушек и очень этим гордились, Фридрих и сам предпочитал пересекаться как можно реже; уж очень они были язвительные, хитрые и насмешливые. Глупый и нескладный брат с первых лет своей, пока ещё коротенькой жизни, служил для них мишенью для насмешек и издевательств.

- Ё-моё, ёшкин кот, блин, это что за фигня такая? Ёпть, как же блин, больно! Блин голова гудит! А ну стоять, урод, да я тебя по стенке размажу, плять! Стоять! Я кому сказал!
Фридрих, наконец поняв, что громкие крики относятся к нему, остановился и, лупая глазами, смотрел на то, как его длиннющий, как мир, шарф, как живой, катится по земле, точнее по снегу, а не сидит на его тонкой, цыплячьей шее и как, отряхиваясь от снега, молодой парень в форме Гестапо, пытается встать на ноги. Около него валялся мешок.
Наверное, надо предложить помочь - запоздало сообразил Фридрих и поднял мешок, а затем протянул парню свою холодную, красную руку.
- Извините, пожалуйста, я не хотел... Шарф, он такой, оно само, - пролепетал мальчишка.
- Идиот! - вскричал парень, однако жё принимая руку помощи - дебила кусок епть! Мешок давай! Не твоё!
Наконец Йозефу (так звали парня) не без помощи мальчишки удалось подняться и чувствовал он себя нелепо. Мало ли кто мог увидеть его, грозу врагов режима, в таком непрезентабельном виде. Была у него и более серьёзная причина для гнева - большой, от картошки мешок, который он нёс, не предназначался для того, чтобы его содержание кто-то видел. Он был зол и не собирался так сразу отпускать своего невольного обидчика и пристально рассматривал его.
- Или не идиот? - зарычал Йозеф, всё ещё сжимая шарф. - Да ты нарочно меня повалил своим дебильным шарфом! Диверсант!
- Я не нарочно, - простодушно ответил мальчишка, всё ещё сжимая мешок, - просто шарф такой длинный.
- Мешок отдай, бля! Епт! - рычал Йозеф.
Фридрих покраснел. Ах да, надо отдать мешок.
- Извините, - протягивая мешок парню, сказал малец, - наша учительница говорит, что до меня всё доходит как до жирафа, но уж ежели я усвою что-то, так уже знаю. Вот я понял, что надо отдать мешок вам, он же не мой, я б его и так и так отдал вам.
Йозефа раздражала трескучая болтовня этого дурачка, и в то же время злость его гасла. Этот мальчик такой милый, такой красивый, его лицо так простодушно, навряд ли он сделал что-то нарочно против него и уж тем более всего Рейха. И ручки такие холодные, даже рукавиц не надел...что за мама такая, что не следит за ребёнком? Впрочем, покушение на него, на Йозефа, доблестного гетсаповца и есть покушение на Рейх, в этом юноша нисколько не сомневался.
- А почему не в Гитлерюгенд? - строго спросил Йозеф. - А в дранных обносках ходишь? Позоришь Германию! А ну отвечай!
(Может, мальчик слишком мал, чтобы быть там? Ну и ладно. Такой дурак, даже если и видел содержание мешка, то наверняка ничего не понял, и тем не менее надо быть бдительным и осторожным, хватит того, что он сегодня натворил. И спрашивать мальчика ни в коем случае не надо, такие вопросы сами по себе рождают подозрения.)
- Так я мечтаю быть там, - всхлипнул Фридрих, - а не взяли! Я потому и в печали большой. Поверьте, меня не взяли не по справедливости. Я стопроцентный ариец и я знаю гимны. И в барабан могу стучать. Они всех взяли: и Ганса, а у него насморк почти всё время, и Эрика, а он вместе со мной из-за математики второй год остался, и даже Вальтера, а он, а у него быть может...
Закончить ему не дали.
- Так! - рявкнул Йозеф и бросил на дерево злополучный шарф. - Молчать! Не смей хаять тех, кому Рейх доверил. Ты идиот и дебил со своим шарфом. Ты меня чуть не убил! А если б я на камень упал?! Так вот, слушай сюда. Я во всем точно разберусь, и если ты говоришь правду и по отношению к тебе допущена ошибка, а все мы люди и всё возможно, редко, но ошибки бывают, то тебя примут и даже не в апреле, а в аккурат на Рождество, а если соврал, то попадёшь в печку! Дебилы Рейху не нужны. Идиотов сжигают в печке; наше молодое национал-социалистическое государство решило соблюдать неумолимый закон природы! Закон этот гласит, что больные и ненормальные люди суть не люди, поскольку мало того что бесполезны, а ещё и потребляют то, что нужно полезным членам общества! И кроме того, они сами себе в тягость, только мучаются напрасно, и их уничтожение и есть подлинное благодеяние! Это понятно?
- Теперь! Иди за мной, мне дома надо кое-что сделать, это одна минутка (мешок положить, да) Говори, где живёшь, и я отведу тебя домой. Кто дома? Я хочу поговорить с твоим папой или уж на худой конец, мамой.
- А никого, - простодушно ответил мальчишка, - я сам по себе. Но я тебе всё покажу.
- Мой папа умер от воспаления лёгких ещё до того, как я родился, он между прочим штурмовик был, - с гордостью произнес Фридрих, - а мама, она прачка, она уехала в имение П__, там у неё работы много перед праздниками. Есть сестры и они в Бунде, но их тоже дома нет. Я один, я и чайник могу вскипятить и дом углём согреть.
- Ясно. Значит, заботиться о тебе некому? - уточнил Йозеф. По виду и по тому, с каким искренним и простодушным лицом и голосом рассказывал о себе пацанчик, он понимал, что всё это правда.
- Ну да, - ответил Фридрих и развёл руками.
- А кто тебя наказывает? - просверливая насквозь взглядом пацана, спросил парень. Неожиданно для самого себя парень замер, не в силах дышать. Он кожей ощущал, что происходит что-то важное, но не для Рейха, не для его товарищей, не для Гестапо, а лично для него, нечто более интимное, чем его многочисленные любовные похождения; что, может быть, открывается некая дверь в...во что? В сказку? Приключение? А может, некое священнодействие?
- Никто. Меня не за что наказывать, я ничего плохого не делаю. А то, что учусь очень плохо, так я не виноват. И наш фюрер же сказал: «Нам нужны не ученые, а защитники Отечества!» А я как вырасту, так сразу на призывной пункт!
Приятное тепло пробежало по всему телу Йозефа. Этот мальчик, такой милый, с ангельским и глуповатым розовым личиком и холодными нежными ручками, просто клад для него! Подарок Богов! Его можно воспитывать, наказывать, позаботиться о нем. Всё то, что посещало его в снах и туманных, не высказанных для него самого мечтах и грезах, обретало плоть и кровь.
Схватив поудобнее мешок, он схватил за шиворот испуганного Фридриха
- За мной! - скомандовал Йозеф. - Живо!
Фридрих совсем не хотел идти за ним, но даже и не помышлял ни о каком сопротивлении...