Форум

МЕСТО ДЕЙСТВИЯ:
Краснокаменский край, Краснокаменск
улица Большая нарожня, 17/5
7 сентября 1988 года.

То была суббота и был её День рождения.

Его она запомнила навсегда.

День - изменивший её жизнь.

Второй день рождения, последний день детства – первый день взрослой жизни, когда она враз перестала быть ребенком и сразу же вступила во взрослую жизнь.

А утро было такое как обычно – даже еще лучше. Мать поцеловала с утра, проводила до двери – что было очень-очень редко, особенно после рождения Галки.

Надька была самостоятельной, но её тоже хотелось простой заботы и чуть большего внимания родительницы – внимания не к её успеваемости в школе и к её домашним обязанностям, а внимания к неё – к ней самой, в сути маленькой девочки девяти лет.

Надя была хорошей дочерью и любила, оправдывала перед самой собой и посторонними свою мать, что жесткой рукой вела её «по жизни», воспитывая по-своему - твердо и жестко.

Как только Надя пошла в школу – мать больше не притрагивалась к её вещам, только проверяла уроки, бывало даже в час ночи, если сильно задерживалась на работе.

Верба Валентина Николаевна, тридцати двух лет, уже полгода работала старшим экономистом экономического отдела комбината «Ударник соцтруда», активно участвовала в политической жизни родного коллектива. Она была ярким примером выдвиженца.

Предыдущие годы Валентина поднималась вверх медленно, пройдя за десять минувших лет путь от кладовщицы до счетовода, но не так давно, после очередного невыполнения квартального плана и последовавших за этим оргвыводов, её назначили на должность, сделав третьим человеком в отделе вслед за начальником и его заместителем и теперь Валентина вкладывала еще больше труда часто приходя за полночь, при этом не забывая контролировать дочь…

Учеба занимала у Нади девяносто процентов времени – мать жестко спрашивала за четверки, не говоря уже о тройках. Двоек девочка еще не получала НИКОГДА. Одна мысль приводила её об этом в шок ведь за четверку она лишалась на неделю сладкого, а за тройку её запирали в ванной где перед ней были нескончаемые тазы для стирки.

Кроме учебы она работала по дому, не пропускала ни одной поездки на огород и когда ей выпадал лучшем случае час был погулять-побегать она радовалась по-детски свело и весело. Даже если совсем не оставалось сил, она мчалась на улицу, с головой уходя в визг и хохот двора.

Была ли она счастлива – наверное да - она не знала другой жизни и сравнивать было не с чем.

Одно постоянно омрачало её жизнь – в доме царил культ старых вещей и крайней прижимистости. Не смотря на то, что Валентина заняв неплохую должность стала прилично зарабатывать и была, как говориться, взрослой девочкой, она слушалась и боялась мать.

У них был давний уговор, что в свою очередь висел над Валентиной – если она будет примерной дочерью, то в день своего семидесятилетия мать подпишет ей все свое имущество что заработала за всю жизнь беспросветного, порой тупого и выматывающего труда – она до сих пор работала в малярной бригаде родного комбината, поднимая и строя его с самого основания, а потом, когда выросла и выучилась дочь, не было для неё большего счастья когда Валентина пришла и сказала что устроилась на комбинат.

Из всего имущества Валька боялась потерять эту квартиру – трехкомнатную квартиру в хрущевке спального района неподалеку от центра.

Очередь на квартиры на комбинате продвигалась медленно – она была в конце второй сотни, а стало быть, лучшее что ей светило – комната в затхлой коммуналке – все, на что был способен жилищный отдел комбината с многомиллионным оборотом, что ковал обороноспособность любимого государства Советов.

И Валька слушалась. Тем более было за ней в молодости несколько грехов – крупных грехов – так что мать держала её в страхе лишить последнего шанса, не позволяя развестись с мужем, не позволяя, не позволяя… не позволяя покупать новые вещи.

Надька ходила в обносках – она донашивала еще материнские платья, дохаживала в материнских туфлях – пусть они были размеров на пять больше чем надо, на это в их квартире не обращалось внимание.

Осенью и зимой, приходя домой, ставила дырявые сапоги на просушку, а летом часто приходила домой босиком, неся в руках разорванные сандалии.

Она сама их клеила, подшивала и продолжала ходить.

Однажды Надя, после очень грубой насмешки – дети не умеют врать – самовольно выбросила вконец разорвавшиеся туфли – она пошла только в первый класс – мать жестоко наказал дочь, заставив ту отправиться на мусорку, найти и принести их домой - Надька навсегда запомнила как копалась в вонючем ящике в рое жирных зеленых мух.

В школу – да – только в школу ей покупали новые вещи – по одной, а не как у других, вещи, за которые Надька работала не покладая рук, вещи, то же самое платье, она приходя домой вешала на вешалку, сама стирала и гладила.

И её наказывали – мать не спускала ни одной оплошности, нещадно била – порой даже за четверки, не говоря уже о тройках – заставляя учить гораздо больше, нежели задавали в школе.

В ней жило стеснение – школа была не из самых последних, а дети по своей природе – жестоки – когда она доставала перед физкультурой свои разношенные кеды и старые трико, с пузырями на коленях. А чувство ущербности, что давило её с каждым днем все сильней и сильней, появилось в конце третей четверти, когда на уроке физкультуры у неё разорвались во время бега кеды и она, под ехидные смешки всего класса, бежала последние круги, а потом шла в раздевалку босиком.

- Что Надечка, порвались? Что же тебе мамочка не купит новые? Или мало получает, а? ничего. Подожди, я через годик буду эти выбрасывать – если не забуду – отдам, - тогда она молча выслушала монолог главной фифы класса да и всей школы Серебряковой Миланы - дочки главного инженера комбината «Ударник соцтруда».

Выслушала и стерпела.

Молча.

Но обиду не забыла, а главное – поменялось в ней отношение. И стала свое вранье носить она КРАСИВО – не стесняться, а словно гордиться – смотрите, завидуйте.

Но вечерами, когда она утюжила одно единственное платье – слезы выступали у неё на глазах. И видела она во сне новые тряпки и мерила их бесконечно…

… за десять минут до конца последнего урока – была литература – она умудрилась схлопотать тройку.

Надя сидела вся в мечтах, как она придет домой, как, может быть, не будет кричать маленькая Галина, как ей может быть подарят новое платье, как она заснет сегодня довольной и счастливой…

Феоктистовой Вере Константиновне – старой грымзе в очках и утянутом пучком седых волос, надоел её мечтательный взор, и она вызвала отличницу к доске, где демонстративно влепила ей трояк.

- Успехи, что у тебя были раньше, милочка, – Надька ненавидела это слово – ничего не значат. Если ты остановишься и перестанешь работать, ты превратишься в ничтожество. Учить нужно всегда, а не только когда тебе захочется. Или мы готовились к Дню рождения что забыли все на свете! Один хороший ответ – не показатель! А если бы тебя кормили один раз в день, а… - иронизировала классная под все нарастающее хихиканье класса, – садись и пусть тебе будет стыдно… - девочка сделала шаг вперед, - три, троечка, трояк!

- Вера Константиновна, пожалуйста, не надо! Меня мать прибъет! – Надька никогда так не просила ни до, ни после и была готова встать на колени перед учительницей, что боялись все, говорили – даже директор.

- Еще слово – и я поставлю два, - просипела преподаватель, - сядь и не унижайся…

- Пожалуйста… - все же прошептала она.

- Два! – крикнула учительница и её ааааааааааааааааааа гулко прокатилось по притихшему классу.

- Нееееееееееееееееееееееееееет!!!!! – только простонала она.

- Да! И будет это тебе наукой. – Надька уронила голову на парту, чувствуя как из глаз медленно капают слезы… - Серебрякова, - услышала она в дали голос русички.

Надька молча села на место, думая о тяжелой дороге домой. Был соблазн не сказать матери, но если Валентина узнает – будет смерть.

Но ведь может и не узнать – а дома наверняка новое платье…

И она никогда не обманывала мать… но сегодня… сегодня ей должны были подарить новое платье и, о чем Надька просила еще с февраля месяца – обычное платьице с небольшим кружевным воротничком - ничего сверхъестественного, кроме того что оно новое.

И она решила… решила для себя окончательно и бесповоротно.

Домой Надька почти бежала – ей так хотелось во что бы то ни стало увидеть, потрогать обновки – она для себя решила, что скажет о паре в понедельник, только убедиться что Вера Константиновна все же поставила в журнал – там будет не страшно - горько и очень больно, но не страшно.

А бежала она, зная что классная мама живет с ней в соседнем доме, частенько встречая в магазине мать своей лучшей – девочка в это искренне верила - ученицы, подолгу беседуя с ней, как сделать Надечку еще лучше..

На углу дома она встретила мать – она промолчала, не сказала ей – у Валентины было хорошее настроение и дочь поспешила домой, помочь накрыть на стол, пока мать ходила за «вкусненьким».

Надя спешила вверх по порожкам, в душе понимая и пытаясь принять обман – она раньше никогда не врала матери – сегодня это было впервые. Незнакомое раньше чувство, какой-то кураж и настроение праздника делали дело – ей было необычайно легко подниматься на пятый этаж…

… Валентина повернулась от прилавка кондитерского – в руках как и думала Надька был маленький тортик – и тут же остановилась – перед ней стояла Вера Константиновна – она тоже когда то училась у неё.

- О, Валюша… - очки старой стервы приподнялись, она оценивающе изучала Вальку, как и всегда чувствуя невероятное свое превосходство над прочим миром.

- Здравствуйте, Вера Константиновна, - Валька до сих пор испытывала благоговейный трепет перед этой сильной, несгибаемой, неистово преданной любимому делу женщине.

- О, что это у тебя? – она никогда не скрывала иронии и невероятно любила в жизни одно – унижать – и сейчас, прекрасно зная всю подноготную их семьи, прекрасно помня про день рождения, не могла и не хотела лишать себя ТАКОГО УДОВОЛЬСТВИЯ. Её слова зазвучали хлестко, словно удары кнута, - наверное тортик, Надюшке?

- Да, у неё сегодня день рождения, - проговорила Валька, буквально пригвожденная этим проницательным взглядом к полу – её спина в миг покрылась потом, а сердце бешено забилось в груди – Верба прекрасно помнила этот осуждающий, карающий взгляд. – А что?

- Да… времена… - Феоктистова покачала головой, - времена меняются… - и её голос зазвучал словно громовые раскаты… д в о й к у… в мое время отмечали по-другому… - она не отводила взгляд, продолжая с интересом наблюдать за изменением лица своей бывшей ученицы. – плеткой по голой жопе!

- Какую двойку? – рука Вальки уже инстинктивно тянулась назад, ставя на прилавок коробку с тортом. – Кто???

- Простую двойку. По литературе. Она не ответила на мой вопрос… Я не терплю этого, - подчеркнуто резко отчеканила Феоктистова.

-Женщина! – окрикнула её продавщица, а мир для Вальки замер. Застыл на долю секунды – она почувствовала себя полным и настоящим ничтожеством, обосранной а после раздавленной в пыль молью…

- Смолчала, сучка… - прошептали её губы.

- Женщина!

- Спасибо, Вера Константиновна, - её оцепенение прошло, только глаза, словно у разъяренного быка, налились кровью. – я пойду… До свидания.

- До свидания, Валюша, - ответила Феоктистова и повернула к хлебному, а Валька была уже далеко.

… Надька не могла наглядеться на лежащее на кровати платье – в красно-синюю мелкую клетку, с кружевным воротничком и милой вышивкой – оно так ей нравилось, что девочка боялась даже взять его в руки, чтобы случайно его не испачкать…

Мечтая как она выйдет в нем во двор, она не сразу услышала яростный вопль, а долю секунду спустя осознала всю катастрофу дня…

- Мама её встретила… - промелькнуло у Даши в голове.

… Валентина чуть не выбила дверь – та буквально отлетела в строну – мать ворвалась в квартиру словно лавина, швырнула в угол расхожие шлепки, на ходу хватая всегда висевшую в коридоре сложенную в четверо бельевую веревку.

- Надя! – Валентина не прокричала – она завизжала словно резаная. – сюда бегом!!!!!!

Верба была взбешена!

Её обманула родная дочь!

А за это не было той никакой пощады – ведь та обманула специально, зная что дома ждет её подарок, поставила свои поганые низменные цели выше доверия матери!

Надя, услышав визг матери все поняла…словно статуя девочка замерла у дивана в зале, куда выбежала секундой ранее чтобы встретить мать, обнять, поцеловать, сказать как она её любит и тут… – она никогда не видела мать в таком состоянии, точно зная что та встретила Феоктистову. Только эта старая стерва могла так жестоко обойтись с ней.

- Мама… не надо… - это было последнее что успела сказать девочка – в соседней комнате проснулась и громко заплакала Галя, но Вальке была все равно – с неистовой мощью волны цунами она обрушилась на дочь всю свою ярость и гнев.

- Платьице, тортика захотела, мразь! Тварь гребаная! ТВАРЬ!!!! Ты, сука лживая, что, врать мне вздумала! А?! – Валька не говорила, она вопила так, что было слышно на углу дома – постояльцы потом долго смаковали нюансы того эксклюзивного подарка на день рожденье, - отвечай, скотина! Отвечай, дерево! Отвечай, отвечай, - она с силой размахнувшись ударила дочь веревкой по спине, через плечо, продолжая наносить жалящие удары один за одним не смотря куда она бьет – Надька закричала – мать так жестоко не била её никогда. – Говорииииииииииииииииии!!! – она молотила согнувшуюся у дивана дочь под бешенный крик младшей

- Мама, не надооооооо! – она пыталась закрыться руками от ударов, - но веревка продолжала полосовать её тело, - не надо!!! Я ответилаааааааааааааааааааа! – Надька к этому времени уже оказалась в коридору, куда схватив её за волосы отволокла мать. – а она мнееееее….ааааааа…ооооооооийййййййййй!!!

- Что ответила? – удары на мгновение прекратились, - ЧТО!!!! Что ты могла вообще ответить ты же дура! Ты же тварь неблагодарная! Сучара мелкая! Мразь, - Валька пнула её так, что зашатался стоящий рядом холодильник, - ты кому врать вздумала! Тварь! Ты мне врать собралась?! Я убью тебя за это! Изобью что ссать кровью будешь!! Легкие выхаркаешь!!!!! – Валька кричала и нвоь молотила не переставая не замечая как порванное платье стало потихоньку окрашиваться в кровавый цвет – она так жестоко никогда не секла дочь, - Я тебя, скотину, я тебя отучу! Я корячусь как проклятая, для тебя, - Галька в комнате орала неистовым хриплым криком, а Валька не могла никак не могла унять бешенство, продолжая как заведенная наносить свистящие удары – Надька сжавшись в комочек кричала на полу, забившись в угол подле холодильника не в силах вырваться, пыталась прикрывать задницу рукой – но удары сыпались на спину, бедра – в комнате исходила криком Галя, а на кухне сидела и молча смотрела за происходящим бабушка. Мать вкладывала в удары всю силу, повторяя одно и то же – я тебя отучу врать! Я тебя отучу!

Минут через десять она остановилась, швырнула окровавленную веревку на пол, рядом с дочерью.

- Хорош размазывать слюни – марш в ванну, стирать! Тряпка! – и пошлепала к раздирающейся криком младшей.

Надька пролежала в углу минут пятнадцать, подобрав под себя исполосованные красными рубцами ноги, а стены, пол коридора, входная дверь, холодильник были покрыты мелкими точками… кровь с веревки разлетелась когда мать неистово секла дочь…

Надька тихо скулила от режущей боли, обиды, что никто не подошел к ней и неверия матери – ведь она сказала правду – в начале урока был блестящий ответ, а это… желание одинокой старой женщины преподать непонятный урок – зачем?

Чтобы доказать самой себе и всем ученикам что она все видит и не спускает ни малейшее оплошности, что нельзя ни на секунду расслабляться, что она в одночасье может сломать жизнь – как сломала когда-то самой себе – демонстрируя полную независимость… как же.

А мама поверила, послушала, поверила этой старой грымзе, а не ей, родной дочери…

Она даже и не пыталась ей слушать!

Какой тут – верить! Надькиных слов для неё просто не существовало – словно она была пустым местом, тупым орудием производства как лопата ведро, половая тряпка…

- Ты еще здесь?! - Валька прошлепала в ванну с целым ворохом пеленок, - у Галчонки кончились пеленки! Быстрой в ванну! Я теперь с тобой буду разговаривать исключительно так, - кричала мать уже из ванной, - я вижу, ты только такой язык понимаешь! Ничего – придет время, образумишься…

Надька провела в ванной стирая трясущимися руками белье, потом отправилась на кухню мыть посуду и чистить картошку.

Потом ей мать снова заперла в ванной.

Когда она закончила – на часах было почти одиннадцать – на улице все это время шел дождь – Надя тихо прошмыгнула в комнату, в уголок, откуда можно было смотреть телевизор.

Её глаза слипались от усталости и слез – она бы заснула только присев, когда последовал материнский окрик

- А ты куда пришла? Ты уже все сделала? – мать стояла посреди комнаты, не отводя взгляда смотрела на дочь. – а мусор ты вынесла? И не забудь две банки выкинуть… шлепанцы старые одень – тебе нельзя ничего покупать. Будешь ходить в рванье и говне, а после школы пойдешь метлой махать – ты на другое не способна! Иди, лентяйка! И обманщица…

Спустя пять минут Надька вышла из подъезда на крыльцо. Она была в наброшенной поверх старого платья синей олимпийке со сломанным замком, на ногах старые престарые шлепки – должно быть еще материны сандалии – в них раньше мыли полы в подъезде, теперь судя по всему они стали для неё парадными туфлями.

Верба стояла с двумя тяжеленными ведрами, в одном из которых была трехлитровая банка старых помидор, другое наполненное очистками картошки… идти было не так далеко – три дома и за школьный стадион.

Дождь только что прошел – уже стемнело и было ужасно холодно. Она стояла на крыльце, поджав ноги, держа в руках два больших ведра. Все её тело горело от ударов, а на попу было невозможно сесть – ноги были покрыты многими переплетающимися следами от веревки – она больше не плакала, просто очень сильно хотела спать.

Она отмела в сторону закравшееся желание выкинуть мусор где-нибудь тут, за домом в гаражах – но страх еще большего наказания заставил её поспешить вперед.

Во дворе было темно – как обычны фонари не горели, гулко ухала ночь, из приоткрытых форточек доносились звуки комнат, где-то громко орали похабную песню – двор, дом, люди жили своей жизнью. Казалось в этот вечер только она одна осталась один на один со своими неприятностями.

И жизнь что была радостной и счастливой утром минувшего дня, оказалась одним сплошным разочарованием. Ей было больно и гадко от пережитого и среди звуков надвигающейся ночи едва были слышны её жалобные всхлипы.

Не дойдя до мусорки десяти метров, она остановилась от увиденного: там, впереди при свете умытой дождем луны работали двое – она присмотрелась, увидев женщину и маленькую девочку, что прибирали метр за метром территорию, убирая чужие отбросы. Они были одеты столь бедны, что Надя почувствовала себя очень неловко словно при всем классе ей предстояло одной есть большой торт.

- Выкидывай в правый, - крикнула ей женщина.

И назад она уже бежала – летела – легко и свободно, открыв в первый раз для себя простую истину: чтобы понять как ты живешь, посмотри на жизнь соседа. Посмотри и возрадуйся своим неудачам – они принесут тебе в будущем только пользу.

И только её детство, что так резко и внезапно сошло с поезда под названием «Её жизнь» грустно смотрело в след таящим в дали огням последнего вагона, навсегда оставшись на этом безымянном глухом полустанке.