Форум

*Действие происходит в середине 2010-х, то есть до COVID-19 и перехода на дистанционное обучение в школе*

«Среда пришла – неделя прошла!» – эту поговорку в нашей семье любят, особенно если в пятницу вечером собираемся на все выходные выехать на экскурсию или кататься на лыжах. А уж если маячит папин отпуск, мы с Алинкой со среды считаем не дни, а часы до долгожданного путешествия в какое-нибудь экзотическое место. Прислонившись к стене в коридоре, я листаю галерею фото льдов Байкала, где мы встретили последний Новый год, и думаю о Яве, куда папа пообещал свозить нас в середине июля: «Если хорошо окончите год, а Илюха успешно сдаст экзамены». По-другому я их сдать не могу, в сестре тоже уверен, раз до середины пятого класса сохраняет статус отличницы.

Впрочем, на эти выходные конца февраля никакой поездки не намечалось, так что нужно было самому строить планы на субботу. Хочется сходить на боулинг с компанией, где Лера, но, в крайнем случае, можно просто Ромку в кино вытащить.

– Ты Гэвэ выучил? – как раз-таки он отвлёк меня от приятных мыслей.
– Да, – кивнул я, введя в поисковик «остров Ява», чтобы переключиться на созерцание других видов.

Среда, конечно, день хороший, а то, что позади четыре урока из шести, прибавляет радости, но есть в ней и неприятные моменты. Например, на физре наша команда продула в баскетбол, да ещё только что звонок оповестил о начале истории.

***
Гульнара Вадимовна – высокая статная пятидесятипятилетняя дама восточной внешности – встречает нас у доски. За глаза её называли «Гэвэ» – такое прозвище возникло будто бы исключительно от её имени-отчества, однако, скорее, отражало характер и подход к преподаванию, по мнению большинства учеников.

– Телефоны в сумки!
– У меня «Айфон» и рюкзак, – ворчит Даша, но приказ исторички исполняет.
– Огарёв, тебя тоже касается!
– У меня здесь учебник!

Цокот каблуков – и вот Гэвэ сверху-вниз заглядывает в экран моего смартфона. По движению её тонких бровей становится ясно, что я нагло соврал. Эта ситуация смущает меня до негодования, а с соседних парт уже раздаётся смешок по поводу моего смущения.

– Слышь, Лер, он твои фотки разглядывает!
– Ага, голые…

И ничего подобного я не смотрю – просто не люблю, когда даже близкие так любопытствуют. А вам, придурки, на Яве никогда не побывать, так что нечего и мечтать понапрасну! С улыбочкой смотрю на Гэвэ и демонстративно смахиваю вкладку с картинками, открывая ту, что была раньше.

– Вот учебник!

Она не могла не рассмотреть название статьи на одном из сайтов националистской направленности: «Татаро-монгольское иго – это миф для внедрения в русских комплекса неполноценности». Я начал читать её на математике, когда справился с самостоятельной за пол-урока – ни за кого другого я не решаю математику из принципа. Историчка берёт мой дневник и по-прежнему гордо возвращается к столу.

Взятый в плен дневник означает лишь то, что мне предстоит отвечать на сегодняшнем уроке. Спрашивала Гэвэ со всех строго, не выделяя любимчиков, но любому ученику позволяла исправить ответ, не выставляя оценку ниже четвёрки сразу. Если же оплошаешь во второй раз, две двойки или тройки обеспечены. Даже Ромке, самой умной башке нашего класса, пришлось поволноваться на прошлом уроке, так как позапрошлый он ответил неважно. За друга я тогда обижался сильнее, чем за себя сейчас: могла бы ему сразу четвёрку натянуть за прилежание – ох уж эти гэвэшные принципы!

Впрочем, меня ей сегодня не подловить. Скорее, наоборот выйдет. Когда меня вызвали, я уверенно вышел к доске и рассказал об отмене крепостного права, верно назвав все даты, лица и действия. А потом…

– Однако знаете ли вы, что наличие крепостного права в том виде, как преподносит нам официальная история, весьма спорный факт.

Рука с ручкой замерла над журналом – царственная улыбка Гульнары Вадимовны сменяется лёгким недовольством.

– Опять свою альтернативную хрень впаривать будет! – проворчал с третьей парты Влад.

На центральном ряду, через проход от него, Лера. Увы, я сижу не прямо перед ней, а на первой парте, из-за Ромы, однако сейчас вижу, что постепенно завладеваю её вниманием. Рассказываю всё, что прочёл на эту тему из разных альтернативных источников. У Ромки улыбка до ушей, типо «моя школа». Лера, слегка склонив голову на руки, заинтересованно смотрит на меня. Некоторые одноклассники еле сдерживают смех при взгляде на Гэвэ. Я почти отомстил и за друга, и за её излишнее любопытство, но меня понесло дальше.

– И знаете, Гульнара Вадимовна, татаро-монгольского ига, в его официальном представлении, на Руси тем более не было. Достаточно посмотреть, как в те века развивались культуры русского и татарского, а тем более, монгольского народов. Вы даже грамотными стали лишь при СССР, то есть благодаря русским! А теперь факты нашей настоящей великой истории скрываются, ибо школьная система построена на оболванивании молодёжи и выращивания из них штампованных роботов!

Впервые вижу, как на щеках этой дамы вспыхивают красные пятна от возмущения. Она что-то быстро пишет мне в дневник, затем возвращает в открытом виде. Оценки напротив урока истории нет, зато в низу страницы красуется надпись: «Ув. родители! Прошу обратить внимание на нацистские взгляды Вашего сына». Настало время мне снова возмутиться – поднимаю дневник перед всем классом.

– Я же говорил, что здесь сплошная шаблонность – «родители»! У меня нет матери!

Изображая смертельную обиду, подхватываю сумку и выбегаю из класса. Разумеется, на химию я тоже не пошёл.

***
Вернувшись домой, сажусь с ногами на диван в гостиной и тупо смотрю на аквариум, занимающий полстены. На душе мерзко, так что даже любимые чипсы не радуют – зря я купил самую большую пачку. Хорошо, что приходящая трижды в неделю домработница уже сделала уборку и не будет маячить перед глазами. Ещё лучше, что у сестры сегодня танцы, а то играла бы здесь с подружками, которым тоже нравится наш аквариум. Разноцветные рыбки плавают среди ярких кораллов, а мне даже плавать не хочется. Направляю тренеру сообщение, что в бассейн сегодня не приду. И так посещаю его почти каждый день, будто хочу стать чемпионом. Хотя ещё полгода назад окончательно решено, что моё здоровье не для большого спорта – осталось заниматься плаваньем в своё удовольствие.

Позвонил Ромка – я сказал, что со мной всё хорошо, и в помощи я не нуждаюсь. Может, поговорил с ним резковато, но друг поймёт. Мы всегда друг друга понимаем, хотя многих одноклассников удивляет давняя дружба между нами. Возможно, мы сошлись потому, что оба из «нестандартных» семей: мой отец семь лет вдовец, а Рому воспитала классическая «однополая пара» из мамы и бабушки. При этом друг не завидовал моей семье и не пытался воспользоваться моими «денежными» привилегиями.

Но, скорее всего, нас с Ромой объединила тяга к знаниям, которая выражалась в быстром поглощении и лёгком усвоении разнообразной информации. Мы оба были отличниками – он «круглым», я «почти» – но не зубрилами. Его мама и бабушка преподавали на филологическом факультете, а потому половину места в их «двушке» занимали шкафы с книгами, что, однако, не мешало Роме искать новые знания и современным способом. В начале этого учебного года он сбросил мне электронную книгу, почему-то названную экстремистской, где описывались утраченные технологии строительства египетских пирамид. То описание показалось мне более логичным, чем рассказы экскурсовода о тысяче тысяч рабов – я решил копнуть информацию глубже, и вот уже оказался почти экстремистом.

Отчего я психанул и сбежал? Во-первых, после произошедшего не хотелось видеть одноклассников как минимум сегодня. А во-вторых, никакие прогулы и двойки, за которые меня уже два года не наказывали, не могут отягчить то замечание, которым на мне поставили чёрный штамп нациста. И то, что отец выступал против моих последних увлечений, удваивает вину. Будь у меня лишь запись в дневнике, я бы мучился, показать её сегодня либо на выходных, например, в воскресенье, перед самой школой, но теперь, чувствую, школа приняла решение за меня.

После пяти перебираюсь в свою комнату, оставляя дверь приоткрытой, нахожу на любимом сайте две новые статьи про Аркаим и новый клип на боевую песню. Я тоже скачал программу, чтобы делать подобные клипы – осталось только изучить инструкцию.

***
Отец возвращается с работы около шести – довольно рано для него. И, судя по щебету во всей квартире, вместе с Алинкой. Обычно, приходя с работы, папа обнимает меня или ерошит волосы, хлопает по плечу или кулаком о кулак – оставшись за обоих родителей, он не стесняется проявлять нежность даже ко мне. Сегодня он входит в комнату и останавливается в двух шагах от моего стола. Я предусмотрительно закрыл все «лишние» вкладки и прохожу онлайн-тесты по английскому.

– Илья, мне звонили из школы.
– Знаю, – почти не соврал я.
– Что именно произошло?

Подаю дневник, открытый на замечании, и пересказываю случившееся на истории с того момента, как вышел к доске. Кажется, отец слушает вполуха – тем лучше для меня – и ставит подпись рядом с записью Гэвэ.

– Тебя правда так задело, будто тут маму упомянули?
– Да, – снова вру.

Светло-серые глаза отца становятся дымчатого цвета, что выдаёт в нём как минимум раздражение.

– Ты требуешь слишком много внимания к себе от тех, кому не можешь дать даже элементарного человеческого уважения! В субботу я с тобой разберусь.
– Ремнём? – с вызовом спросил я.
– И не только.

Такие слова заставили разволноваться. Я догадывался, какое наказание может грозить за подобную формулировку замечания, но почему именно в субботу? Он хочет помучить меня ожиданием, испортить выходной – или собирается отделать, как в прошлый раз, и дать день «отойти»? По его взгляду пытаюсь угадать ответ, но отец будто нарочно отворачивается от меня.

– Ужинать будешь?
– Уже поел, пап.
– Хорошо. Чипсы твои я выкинул.
– Спасибо…

Сейчас я действительно благодарен за то, что он всего лишь избавился от них, а не стал читать мораль о вреде сего продукта и, тем более, не пообещал за него добавку. Оставшись один в комнате, я открываю нижний ящик стола, где лежат два орудия наказания. Хочу получше рассмотреть основное, будто надеюсь, что за год ремень стал короче или легче, но вдруг в комнату врывается Алинка – наше белокурое одиннадцатилетнее чудо. Захлопываю ящик, содержимое которого ей, к счастью, неизвестно, и раскрываю объятия.

– Илюююша! Почему ты не ешь с нами? Ты так сильно занят?

Честно говоря, сейчас хочется побыть одному, но просто прогнать сестрёнку не позволяет совесть, поэтому приходится опять врать.

– Да, милая, мне нужно подготовиться к контрольной по математике.
– Ты ведь говорил, что у вас она была сегодня.

Вот чёрт! А говорят, «девичья память»!

– Сегодня самостоятельная, завтра контрольная – в девятом классе именно так.
– Ууужас как сложно! Можно, я не пойду в девятый класс? – шутливо канючит Алинка.
– Я тебе разрешаю. А вот папа – вряд ли.
– А ты будешь мне в девятом с уроками помогать?
– Ну конечно! – обещаю я на четыре года вперёд. Пережить бы эту субботу!

Сестрёнка убегает, передав мне лучик радостного настроения. Вскоре слышу латинскую мелодию из её комнаты, затем аплодисменты и смех – Алина увлечена танцами не меньше, чем я плаванием, а потому показывает очередной номер второму главному зрителю, раз один оказался «занят».

Уроки на завтра давно сделаны – смотрю на «шведскую стенку» с тренажёром и понимаю, что, раз не поплавал, должен хотя бы покачаться. Начинаю подтягиваться – уже на пятом чувствую, что сегодня не могу. Значит, нужно через «не могу» – наушники с боевой музыкой, и вперёд! Выполняю упражнения одно за другим, не замечая ни пота, ни времени, и постепенно забываю о том, что было днём. Тревожные мысли о субботе тоже постепенно отступают: как бы ни влетело в прошлый раз, в этот я снова пойду на принцип.

***
Первый раз мне дали ремня в четыре года. Я слишком раскачался на дачном гамаке и чуть не перевернул его вместе с малюткой Алинкой, за что получил четыре болючих шлепка. На таком наказании настояла Алиса Андреевна, мать отца. Обычно я зову её «баба Аля», зная, как злит эту интеллигентную даму, «служащую дипломатического ведомства в третьем поколении», столь «простецкое» обращение. Впрочем, по сравнению с некоторыми её эпитетами в мой адрес, я весьма вежлив с ней.

К счастью, поскольку мы нечасто посещали бабу Алю, ей не удалось в полной мере привить отцу свои взгляды на воспитание. После того дачного случая родители только ставили меня в угол за разные шалости. Немного потоптавшись в углу, я выбегал оттуда, бросался в объятия маме или папе и немедленно бывал прощён.

А когда мама за пару месяцев «сгорела» от болезни, папа вместе со всеми родственниками старались заглушить нашу с сестрой утрату безмерным вниманием и выполнением всех прихотей. Отец закрывал глаза и на плохие оценки, и на частые замечания по поведению в гимназии и даже на тренировках, и на капризы дома.

Его терпение лопнуло, когда в конце четвёртого класса я увёл пять одноклассников с урока на лодочную станцию, обещая покатать их на лодке за свой (то бишь папин) счёт. А когда таким шкетам не дали лодку напрокат, то распсиховался и бросился в воду прямо в одежде. Меня тут же «спасли», хотя я и не собирался тонуть, и вызвали папу с работы среди бела дня. Сначала был долгий разговор-уговор, во время которого я не раз пускал слёзы от жалости к себе, к папе и к Алинке. Потом я успокаивался, стоя в углу, а папа долго и ещё более эмоционально разговаривал по телефону с бабой Алей.

Подустав стоять в углу, я обрадовался, когда папа позволил мне выйти, и захотел его обнять, но он придержал меня за плечи и пробормотал:
– Наверное, всё-таки пора...

Я подумал, что меня хотят отправить спать так рано, и хотел было возмутиться, ведь я уже был строго наказан углом. Но отец вдруг перегнул меня через колено, стянул мои домашние шорты с трусами, и, зажав ноги вторым коленом, а левой рукой твёрдо придерживая за спину, отхлестал моим же брючным ремнём.

Первые пять ударов я вынес молча, к десятому – хныкал, ещё через десять слёзно просил прощения. На третьем десятке, когда я елозил руками по полу и пытался вертеться, тщетно надеясь спасти попу от очередного пекущего шлепка, отец стал объяснять, за какие нарушения меня отныне ждёт подобная участь. Я обещал слушаться во всём и его, и бабушек с дедушками, и учителей, и тренера, и даже нашу домработницу. Отец ослабил хватку и более удобно устроил меня на коленях, продолжая читать мораль о хорошем поведении по отношению к родным. Я поддакивал и слегка дрожал, боясь, что последуют новые удары. Худшие опасения оправдались – на четвёртом десятке я вертелся ещё сильнее, но, дважды получив по бедру, оставил попытки «освобождения», обмяк на его коленях и просто заплакал.

– Ладно, вот тебе для закрепления! – воскликнул отец и особенно сильно дважды хлестнул по складке «откуда ноги растут».

***
– Илюх, у меня пять! – толкнул в плечо Рома, отвлекая от воспоминаний, и показывая листок с итогом самостоятельной работы по математике.

Смотрю на свой – у меня тоже, ожидаемо. Рядом с двумя примерами стояли восклицательные знаки – так Екатерина Эдуардовна отметила нестандартный подход к решению. Пока двоечник Женя пытается разобрать у доски один пример из самостоятельной, учительница даёт мне задачи по геометрии повышенной сложности.

– Илья, в следующем году мы выйдем с тобой на олимпиаду!

Я киваю и на пару мгновений задерживаю взгляд на золотом кулоне с синим камешком – наверное, муж Екатерине Эдуардовне подарил. Знаю, что у неё есть муж и сынишка лет пяти. «Хорошая семья у хорошей женщины», – думаю я, погружаясь в цифры, фигуры и воспоминания, что будто острые крылышки, которые ешь несмотря на то, что от них жжёт во рту и распухают губы.

***
После первой порки папа ушёл. Вернее, спихнул меня на диван и вышел из гостиной, напомнив о том, что мне пора спать. Из-за его строгого тона, я боялся, что, если лягу спать слишком поздно, меня опять накажут, и в то же время чувствовал бессилие, мешающее уйти в свою комнату. Продолжал плакать от саднящей боли, которую боялся увеличить, прикоснувшись к заднице, и от обиды на то, что папа не обнял меня на ночь, как раньше. Ко мне спустился ангел в виде сестрёнки в длинной белой ночнушке.

– Илюша, не плакай! Ты очень хороший, добрый и такой тёплый! – ласково говорила Алинка, гладя меня по плечу, спине и ниже… ой!

Конечно, «тёплый»! Тут же натягиваю шорты с трусами, насуплено глядя на хихикающего ангелочка. Мы обнимаемся и стоим в обнимку посреди гостиной. И даже ад, в который грозилась превратиться моя жизнь после многочисленных озвученных отцом правил, с ней не так страшен!

***
Я не услышал звонок – лишь гул подхватившихся с парт одноклассников заставил меня очнуться от мыслей и задач. Довольная моим усердием Екатерина Эдуардовна берёт тетрадь на проверку.

– Первая задача решена абсолютно верно. Во второй также правильный ход решения – времени немного не хватило, не так ли?
– Я зайду на дополнительные. Сегодня, на два урока, – обещаю я.

Учительница улыбается – как же приятно встретиться взглядом с человеком, так же увлечённым математикой.

***
Посмотрев по расписанию окончание уроков Гэвэ, я нашёл её в кабинете после четвёртого. Многие замечали, что она предпочитает класс истории учительской – видно, считает себя слишком величественной для частого пребывания с коллегами. Я извинился перед историчкой за то, что, негативно отозвавшись о татарской национальности на уроке, затронул лично её. Она не без удивления выслушала меня и поставила в дневник «пятёрку» за предыдущий ответ.

– Исключительно за верно изложенные факты из школьной программы, без оценки дополнительных рассуждений.

Я кивнул, собираясь уходить.

– И ещё, Огарёв! Насчёт матери запамятовала, извини. А твой отец – молодец, раз помогает тебе верно определить ориентиры.

Будто я сам не догадаюсь! Впрочем, всегда приятно слышать хорошее о своём папе.

– Спасибо, Гульнара Вадимовна, я передам!

***
Потом была четвёрка по английскому – недоволен, ибо допустил пару ошибок в тесте из-за банальной рассеянности. В конце занятия поступил сигнал уведомления с одного из форумов, часто посещаемых мной в последнее время: патриотический клуб «Стрела Руси» объявлял очный сбор участников в следующую субботу. Ориентировочное место – зал некоего ДК в окраинном районе, малознакомом для меня. Ладно, на такси доберусь, если надумаю пойти.

Вскоре пришло сообщение от Белояра: «Антей, видел про встречу? Пойдёшь?» Я знал, что, если пообещаю, буду вынужден сдержать слово, но некстати вспомнилось отцовское обещание разборки «не только ремнём» в ближайшую субботу, от которого зачесалась задница и немного похолодели руки. «Не обещаю», – коротко ответил я завсегдатаю форума. «Приходи обязательно! Такой, как ты, нам очень нужен».

Эти слова я услышал ещё в первый день, когда разместил на аве свою фотку – голубоглазый блондин с фигурой пловца. Возраст я повысил на два года, указав семнадцать – не думаю, что кто-нибудь вживую вычислит обман. Рост у меня под метр восемьдесят, сантиметров на десять ниже отца, а вот в плечах мы с ним уже сравнялись. И хоть я не занимался боевыми искусствами, думаю, мог бы пригодиться клубу в деле популяризации здорового образа жизни. И впрямь, не привечать же им Ромку – пухлика и очкарика, который три раза не подтянется. А что касается папы – я давно убедился, что он любит стращать безосновательно.

***
На самом деле наутро о первой порке напоминала лишь светло-розовая, а не белая задница. Папа больше не вёл себя холодно-отстранённо – наоборот, был ещё более добрым, чем обычно. И в следующий раз мне влетело лишь спустя три месяца – не потому, что до этого я вёл себя идеально. Просто в тот день взвинченный плохим самочувствием Алинки папа счёл бардак в моей комнате вопиющим и ремнём напомнил мне обещание блюсти порядок, которое я дал под тем же ремнём.

– На этой неделе мы купим тебе новую школьную форму, а этот ремень отныне должен лежать в твоей комнате. Если пропадёт – пожалеешь! И через час здесь должен быть порядок, иначе накажу сильнее! – пригрозил отец, выдавая «закрепление» почти по ногам.
– Хорошо, папааа! Как скажееешь! – шмыгал носом я, всем видом показывая, что уже наказан более чем достаточно.

С пятого по седьмой класс доводилось терпеть порку не реже раза в месяц. Никогда не пытался прикрыться руками, крепко держа их в «замке» перед собой, но однажды попробовал дрыгать ногами, чтобы совсем сбить неприятные ощущения. Отец тут же зажал их коленом и обрушил на задницу довольно сильные частые удары, впечатывая ими ранее не озвученные правила.

– Наказание – это боль плюс покорность! Чем меньше покорности, тем больше боли. А потому – не дрыгаться и не орать, иначе будешь получать вот так – так – и так! Ясно?!
– Ддаааа… – отдышавшись, простонал я.

Раньше считал, что лишь два последних удара приносят боль, но тогда понял, что и остальная порка может быть совсем иной. Повторения не хотелось, а потому правила наказания я строго соблюдал, что не мешало мне порой нарушать иные правила.

Когда я впервые заявился с прогулки домой на полтора часа позже положенного времени, из принципа не предупредив о задержке даже SMS-кой – в двенадцать лет ведь я не малыш, чтобы отчитываться о каждом шаге – отец выпорол меня в гостиной при Алинке.

– Смотри, до чего ты сестру довёл! Она не меньше меня за тебя переживала! Готова была весь город обежать в поисках!
– Больше не буду, паап! – совершенно искренне обещал я, ибо видеть её заплаканное личико было невыносимо.
– Старший брат, защитник называется! Получай!

Я заорал от дикой боли, которой раньше не испытывал – от жалости ко мне сестрёнка заплакала сильнее. Расстроенный неудачным «воспитательным трюком» отец подхватил её на руки и со словами утешения унёс в комнату, как носил в раннем детстве. Я же остался один на один с болью и с её главной причиной – чёрным проводом полсантиметра в диаметре и полтора метра в длину. Две петли от такого орудия стоили двух десятков ударов моим старым ремешком.

С тех пор тот провод, до сих пор лежащий в нижнем ящике стола в моей комнате, иногда использовался для «закрепления» порки. А когда я после наказания, показавшегося мне несправедливым, изрезал детский ремень, отец заказал новый, четыре сантиметра в ширину и длиной не меньше провода.

– И учти, хулиган, – похлопал он себя по ладони гладкой чёрной поверхностью нового приобретения, – найти ещё один такой хороший ремень гораздо сложнее, чем хороший провод.

С новым ремнём терпеть первую «пятёрку» молча, а ещё почти не дёргаться и не кричать оказалось намного труднее, однако трудности для меня не повод изменять собственным принципам.

***
– Илюша, тебе особое приглашение нужно? – слышу медоточивый голосок Анечки, ведущей основы программирования.

Одноклассники замерли в предвкушении представления, которое я способен устроить. Однако сегодня я настроен лишь на камерное выступление, а потому неспешно вхожу в компьютерный класс, куда учеников запускают по одному, словно в сейф золотовалютного резерва страны. Знаю, что согласно какому-то там правилу техники безопасности возле компьютеров нельзя ставить сумки – и бросаю свою рядом с процессором.

– Только тронь… – шепчу я Аньке, – эта сумка стоит дороже твоей годовой зарплаты.

Она ухмыляется, ибо, судя по шмоткам и побрякушкам, учительская зарплата вовсе не основной источник её дохода, и дефилирует к доске. Аннушку, которой никто под ноги пока не разлил масло, любили «серые мышки» школы, ибо она своим видом заставляла девчонок-красавиц ощутить себя на их месте. Не знаю, что чувствовали другие пацаны, глядя на её 110-60-90, но у меня эта училка вызывала омерзение. Наша нелюбовь взаимна, и я учусь ею наслаждаться!

Включив комп, утыкаюсь в экран смартфона, пока Анюта озвучивает задание этим неудачникам. Скидываю часть суммы с карточки на развитие «Стрелы Руси» – надо ведь оказывать посильную помощь общему делу. Затем углубляюсь в статью о русских мотивах в сооружениях древней восточной культуры – может, и в храмах Явы подобные следы обнаружу?