Форум

От автора.
Решила разместить рассказ в этом разделе, потому что он написан хоть и по картинке, но "по картинке не-победительнице". Точнее, даже по двум, размещённым irra-ой, одну из которых она удалила (большая просьба к irra: разместите их тут, пожалуйста).
Ну, а название - свистнутая строчка одной из силиных песен. Не умею названия давать.
_______________________

- Ну, как, закуси наловили?
Двое мальчишек лет 13-14 с удочками обернулись на голос. Один из них, темноволосый, в клетчатой ковбойке, пожевывая травинку, лениво произнес:
- Шалый, не ори, всю рыбу распугаешь.
- Рыбу! - ехидно хмыкнул Шалый, покосившись на здоровенную пятилитровую банку с широким горлом, в которой вяло плавали три ротана, самый могучий из которых в длину был не больше мальчишеской ладони. - Тут кошаку на полдник мало...
- Ещё не вечер... - без особого энтузиазма отозвался второй из рыбаков, белобрысый пацан в выцветшей синей футболке.
- До вечера, граждане рыболовы, вино скиснет! - Шалый торжественно поставил между ними "бомбу" розового "13"-го, после чего из одного кармана ветровки выудил четвертинку "Дарницкого", а из второго - длинный болгарский огурец, прозванный в народе "хошь ешь его, хошь живи с ним".
Затем с чувством выполненного долга расстелил ветровку на земле и уселся рядом.
Пацаны заметно оживились, и тут же пристроили удочки на заблаговременно воткнутые на бережку рогатки.
В течение ближайших трех минут портвейн был открыт посредством горящей спички и ключа и пущен по кругу. Хряпнув огурцом, по-братски на равные 3 части разрезанным ножиком Шалого, и отщипнув черняшки, пацаны закурили.
Поплавки неподвижно торчали из воды безымянного "рукава" Москва-реки, где-то сзади трещал кузнечик, еле слышно шелестела листва, а высокое небо было по-весеннему голубым, хотя стояла середина сентября.

- Пацаны, а чего это мы около ваших огородов расселись? - подал голос Шалый, прервав затянувшуюся паузу.
- Юрец тут вчера рыбу прикармливал, - усмехнулся парень в ковбойке. - Всё, что от перекуса осталось, все огрызки, в воду швырнул.
- Серый, я те говорил, и ты бросай, щас бы, глядишь, и клевало б лучше, - отозвался Юрец, без особой надежды глядя на застывший поплавок.
Шалый хохотнул, взял бутылку, и, сделав несколько глотков, передал её Серому:
- А предки-то ваши сегодня сюда не припрутся?
- С фуя ли? Вчера всю картошку докопали. Огордный сезон завершён.
Метрах в ста выше по берегу начинались огороды, много лет назад самовольно разбитые на пустыре переселенцами застроенной и присоединенной к Москве очередной деревеньки. Со временем количество заядлых огородников и, соответственно, огородов уменьшилось, и последних осталось не более десятка. На всех в обязательном порядке, - чтоб было, где перекусить и отдохнуть после сельхозтрудов, - огородниками были сколочены столы и лавки, а на некоторых даже сооружены из подручного материала сараюшки, гордо именуемый владельцами фазендами.
Матери Серёги и Юрки, будучи ровесницами, дружили сызмальства, живя на одной улице снесенной деревни, ставшей городом, когда они только-только заканчили школу. Даже квартиры их семьи получили в одной девятиэтажке, и, таким образом, дружба "домами" продолжилась, не прерываясь, и распространилась на сыновей, родившихся с разницей в полгода.
- Серёг, отец-то поспокойней стал, что ль? - вдруг спросил Юрка. - Вчера "на картошке" прям обаяшка был.
- Ага, обаяшка, - мальчишка криво ухмыльнуся. - Это он на публике такой. Как "зашился", свербит у него. Трубы-то горят... Злой, как черт. Лучше б уж пил: придёт - бочком-бочком, чтоб мать не пилила, и брык в койку. Тихий и смирный. А на выходных - то в гараж, то в домино, то ещё куда... Только его и видали. Красота, а не жизнь была.

Юрка, будучи и ранее в курсе произошедших за последние полгода изменений в жизни друга, сочувственно промолчал, а Шалый удовлетворённо хохотнул:
- Не, мужики, что ни говори, а без отцов спокойней. Вон мы с матерью живём себе и живём, без этих ваших проблем. На хрен надо...
__________

35-летний Марат Круглов с трудом доволок хозяйственные сумки до своего 9-го этажа. Лифт, как обычно, не работал. Задание жены, расписанное на тетрадном листе под строго подчеркнутым словом "купить" было выполнено процентов на 80, что для 1986 года было почти сказочным везением. Однако, удовлетворения это не принесло.
Разгрузив сумки, Марат бухнулся в кресло перед телевизором. На одном канале шла "Сельская жизнь", на другом струнный квартет запиливал что-то унылое и совсем не отвечавшее музыкальным вкусам Марата, третий вовсе показывал "сетку" и издавал тот пронзительный звук, от которого вмиг закладывало уши. Марат вскочил, щёлкнул тумблером и направился в комнату сына. Коричневая дерматиновая сумка с надписью СПОРТ, валявшаяся на кровати, свидетельствовала в пользу того, что после школы дома Серёга побывал.
Копившееся раздражение нарастало. Вспомнились 4 сегодняшних очереди, озлобленные старухи и он - "в гуще событий", чёртовы бабьи сумки, еле дотащенные по лестнице, вечно сломанный лифт и остопротивевшая "дыхалка ни в кизду, ни в красную армию"...
"Шляется опять, наглец..." Ни с того, ни с сего вспомнилась вся из себя ухоженная и пахнущая за версту духами классная сына на родительском собрании весной: "Ваш мальчик может больше. Учтите: следующий год решающий, и лучше хороший техникум, чем ПТУ...вы же понимаете... " - и как она изогнула холеную бровь, стоило ему заикнуться про 10-летку...
Вытряхнув содержимое сумки СПОРТ, мужчина небрежно пролистал дневник и пару тетрадей, кидая их по окончании просмотра обратно на кровать, и, закурив "Астру", вышел из комнаты.
Прослонявшись с четверть часа по квартире, вспомнил про забытый на фазенде свитер, и, на чем свет стоит кляня "этого паршивца, негодяя, тунеядца" ("был бы дома, слётал бы ща мигом"), оделся и вышел; до начала ночной смены оставалось ещё около трёх часов, времени обернуться туда-обратно и собраться на работу оставалось предостаточно.

Пробираясь сквозь заросли кустов по извилистой, полузаросшей тропинке, Марат услышал голоса. Едва успев слегка удивиться, - откуда в этой глухомани взяться в будний день народу, - Марат тут же удивился гораздо сильнее: в одном из голосов, приглушенно слышимых со стороны реки, он признал голос сына. Сейчас же сменив направление, Марат сошёл с тропинки, и, продравшись через заросли орешника, разросшегося здесь от огородов и огородников, через минуту оказался на пологом берегу, жёлтом от выгоревшей за лето травы, на которой метрах в пятнадцати возлежали трое отроков, соревнуясь в выпускании дымных колечек. Между ними, изумрудно блестя на солнце, стояла, - она бросилась в глаза Марату первой, - винная бутыль 0,8; объем, а точнее вес нетто продукта мозг Марата по привычке отметил машинально.
Ринувшись в сторону пацанов, Марат громогласно рявкнул:"Ну, дрянь!"
Сердце Серого мигом бухнулось куда-то в живот: настолько рассвирипевшим за все свои 14 он ни разу отца ещё не видел.
В пару секунд достигнув цели, Марат схватил сына за шиворот, и, приподняв с земли, тут же швырнул обратно.
- Пьёшь, щенок?! Пьёшь и покуриваешь, как ни в чём не бывало?!! Вот сученыш, а!
Обалдевший в первые мгновения и натурально прикусивший при падении язык, Серёга дёрнулся в сторону, и, не очень соображая, заорал:
- Да ты чё, охренел, што ли?!!
- Я охренел?! Ты соображаешь, с кем говоришь?!
- С мудаком! - не раздумывая, гаркнул в ответ мальчишка, с изумлением почувствовав, как глаза наливаются слезами, о существовании которых в собственным организме он уже не вспомнил лет семь.
И в ту же секунду на него обрушилась оплеуха, от которой башка чуть не свалилась с плеч.
В следующее мгновение он, - разумеется, без всяких церемоний, - был поднят, поставлен на ноги и пинком развернут в сторону тропы, уводящей к огородам.
- Пошли, - глухо бросил Марат одно слово. На Юрку и Шалого он так и не взглянул.

Втолкнув сына в проём калитки с такой силой, что тот врезался в сколоченный ими обоими когда-то стол, - Серёжке не было тогда и шести, но он с увлечением старался помогать, - Марат принялся демонстративно медленно расстегивать ремень, не спуская с отпрыска тяжёлого, пристального взгляда.
- Совсем с дуба рухнул?! - Серёга хотел ухмыльнуться, но губы предательски дрогнули, ухмылка получилась жалкой, и он сам почувствовал это.
Извилины в его башке зашевелились в ускоренном режиме, и из всех вариантов (количество их было очень ограниченным: ни маневра для отступления, ни средств обороны), вывод был сделан один: с отцом, - 180-ти см роста и отнюдь не хилого телосложения, - ему не справиться, и, уж если судьбу и принять, то сделать это с наименьшим уроном для самоуважения. Хотя в тот момент мальчишеский мозг этим понятием не оперировал.
- Штаны снимай, гаденыш, - Сергею показалось, что даже белки глаз отца покраснели, как у разъяренного быка. - Щас с твоей голой задницы шкуру спускать буду, ты этот день у меня до пенсии помнишь будешь, ушлёпок.
- Хрен тебе, - сразу осипшим голосом отозвался мальчишка; рука взметнулась для неприличного жеста, и в тот же момент он оказался прижатым грудью к столешнице. Мигом позже, с отчаянием, от которого перехватило дыхание, мальчишка почувствовал, как с него резко сдернули треники вместе с трусами, потом он услышал какой-то странно громкий щелчок, и почти одновременно с ним ощутил резкую, как от опрокинутого на тело кипятка, боль. Хрипло охнув и прикусив губу, он вцепился в столешницу так, что побелели в суставах пальцы. "Не орать, не орать, не орать..." - застучало в голове сквозь шум в ушах.

Несколько минут ошарашенные пацаны простояли молча, пару раз встретившись глазами и тут же отводя их, потом начали потихоньку собираться.
Как только удочки были вытащены и смотаны, до них донёсся первый крик. За ним второй и третий, по нарастающей...
- У, сука... - Шалый скрипнул зубами, и, запустив руку в карман, быстро двинул в сторону огородов.

Шалый был старше. Ему было почти 16. 20-летний брат Шалого сидел, - это знали все; отец, как подозревали многие, сгинул там же, куда отправился брат. Именно с его, им подаренным складным ножиком, никогда не раставался Витька Шальнов, с видом бывалого, проповедуя кодекс чести блатаря, одна из главных заповедей которого гласила не бросать и не предавать своего. Впрочем, этой заповеди, вне зависимости от источника, следовали все местные пацаны; нарушивший её становился изгоем без права на реабилитацию.

Движение руки Шалого не ускользнуло от внимания Юрки, и он предостерегающе окликнул друга по имени, но тот не обратил никакого внимания, сокращая путь через орешник; так что выбора у Юрки не оставалось.

- Отпусти его. Отпусти его! - Марат, увлекшись делом, и из-за воплей "этого сучонка", услышал только со второго раза.
Второй мальчишка, имени которого он не знал, исподлобья, пристально и враждебно, смотрел ему в глаза. Руки его были в карманах.
- А то что? - издевательски-недоуменно, очень отчётливо проговорил мужчина, опустив руку с ремнем, но не забывая крепко прижимать другой тощую спину в мокрой от пота ковбойке.
Марат не успел ничего понять.
Шалый сделал два шага вперёд от калитки, и почувствовал, как острое лезвие его ножа на удивление легко входит во что-то мягкое; потом, когда он потянул руку на себя, его руке стало тепло и мокро. Он шагнул назад и увидел, ярко-алые, пульсирующие один за одним фонтанчики, которые будет помнить до конца.