Форум

Скрипка для Аннет.

Утро - сонное, безмятежное, пахнет мёдом цветущих лип и дурманящей влагой свежескошенной травы. Едва заметно колышется тонкая занавеска, через открытое окно комната наполняется мелодичным пением птиц. Леночке никак не хочется вставать: на дворе горячий июль, мама вот-вот приоткроет дверь, шепнёт «Ну, все, я пошла, завтрак на столе», и Ленка, потянувшись долго, сладко, промычит невнятное «угу», перевернётся на другой бок и снова заснёт. Но требовательный звук будильника заставляет открыть глаза: за окном хмурое осеннее утро. Еще с вечера уныло накрапывает дождь, капли тонкими струйками сбегают по стеклу, собираясь в углу рамы, а после расползаются, выталкивая сами себя наружу.
Лена с сожалением отпускает остатки сна, выбирается из постели и плетется на кухню.
-Как ты можешь в такую рань вставать в выходной? - Потягиваясь, улыбается щурящему глаза от лезущего в них табачного дыма мужу, слегка хмурит брови, - и опять куришь натощак.
-Не натощак. Съел сухарик, - Андрей улыбается в ответ. - Тебе обязательно сегодня на этот просмотр ехать?
-Если бы просто просмотр - отказалась бы, не задумываясь. Но ты же понимаешь, это Николай Ильич, он так много сделал для меня, неудобно. Хотя… чёрти что. Ну, вот скажи, кто придумал эту самодеятельность? Есть же музыкальная школа, не приняли - значит, нет способностей, что тут непонятного? Нет, он все тянет их, тянет, все пытается что-то из них вырастить. Вот сейчас девочка какая-то, говорит, самородок. Тогда почему не у Филиппова? Или хотя бы не в «Форте»?
-Мало ли, обстоятельства-то разные, - Андрей поморщился, - я вот тоже когда-то в таком кружке по интересам зависал, вон, вроде даже и научился чему-то - он усмехнулся, кивнув на «Натюрморт» на стене.
-Ты тоже! - Лена поднялась на цыпочки, доставая чашки с верхней полки шкафа, - у тебя талант, и не скромничай. Вообще не знаю, куда твои родители смотрели.
Андрей затушил окурок, явно не желая развивать тему.
-Может, тебя отвезти?
-Нет, я на метро, так быстрее.
Выпив кофе, Лена заторопилась, бросив от двери «Наберу, как освобожусь».
-Оkей, - чуть запоздало прозвучал ответ.
Андрей снова закурил, приоткрыв форточку. Дым нехотя пополз наружу, растворяясь во влажной прохладе.
Мужчина думал о том, что жизнь иногда преподносит удивительные сюрпризы: с самого детства он с трудом выносил скрипку и ее звучание, а теперь оказался женат на скрипачке и чуть не ежедневно слушал ее рассуждения о подгрифниках, мостиках, подбородниках, об отличиях стаккато от спикатто, и из какого материала лучше использовать сурдину, чтоб получить более мягкий звук.

Отец Андрея, Виктор, буквально болел музыкой, как и большинство мальчишек выучил несколько аккордов и парочку баррэ в акустике, но вечно занятые родители то ли не рассмотрели в нем потенциал, то ли просто считали, что мальчику больше подойдёт спорт, и он занимался то боксом, то борьбой, то футболом, - в общем, всем, кроме того, чем именно хотел заниматься. Со временем, получив рабочую профессию и женившись на не особо тяготеющей к искусству Оксане, Виктор загрубел, охладел к собираемой годами фонотеке, перестал интересоваться новостями музыкального мира, казалось бы, безвозвратно утратив веру в свою мечту, но, став отцом, словно вдохнул глоток свежего воздуха и со всем рвением кинулся лепить из сына несбывшегося себя.
А Андрей любил рисовать. Когда у большинства ровесников художества представляли собой шедевры а-ля «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек», под его обычным чернографитным карандашом оживали люди и звери, герои мультфильмов и сказок, и даже невиданные раньше существа из его фантазий. Он мог рисовать часами, создавая в альбоме целые миры, погружаясь в них, как будто проживая параллельную жизнь. Мама говорила «угу, молодец», не придавая особого значения увлечению сына; отец тяги к живописи не разделял, считая это баловством и абсолютно бесполезной для мужчины способностью, и на пятый день рождения подарил сыну скрипку.
Поначалу Виктор пытался все объяснять Андрею самостоятельно, используя полученные из книжек и самоучителей знания, но учеба никак не шла: мальчик, почти напрочь лишенный музыкального слуха, не понимал, что требует от него отец, никак не получалось запомнить правильную постановку рук, шея затекала от неудобного положения, от постоянных криков звенело в ушах. Виктор не скупился на оплеухи и подзатыльники, называя ребенка тупицей и бездарем; каждый урок заканчивался воплями отца и рыданиями сына. Наконец, признав свою педагогическую несостоятельность, Виктор отвёл Андрея в центр детского творчества недалеко от дома, где за символическую плату руководитель местного оркестра согласился заниматься с мальчиком. После двух первых занятий учитель объяснил Виктору, что выдающих способностей у ребёнка нет, можно сказать, вообще никаких нет, и для того, чтобы достичь хоть какого-то результата, придётся очень много работать.
«Он будет играть, чего бы это не стоило», - решил для себя Виктор.

Вряд ли Виктор замечал, что в своём желании вырастить из сына великого музыканта переходил все разумные границы, что когда, приходя с работы, спрашивал, сколько Андрей занимался сегодня, мальчишка буквально застывал, глядя на него, как кролик на удава, прекрасно понимая, что если ответить невпопад, отец взбесится, обвинив во вранье или лени. А угадать было сложно: точного времени никто никогда не называл, ограничиваясь абстрактным «тебе надо заниматься больше». Ещё больше раздражали его рисунки, которые время от времени все же попадались на глаза, несмотря на строгий запрет на рисование для сына. Тогда Виктор, не слушая объяснений и просьб Андрея, хлестал его ремнём, не сдерживаясь, не жалея, лишь реагируя на его «больно, больно, хватит!» своим «Ах, тебе больно? А мне, по-твоему, не больно?». За плачем и криками Андрей не всегда слышал слова отца, и даже услышанные они не были ему понятны. Виктор же разъяснять не спешил, бил, сколько считал нужным, а закончив, отправлял мальчишку умываться, давал несколько минут, чтоб успокоиться, затем они вновь возвращались к работе.

Почти год занятий не принёс желаемых результатов, просмотр в музыкальной школе был провален.
Виктор, взбешённый срывом своих планов, отказывался слушать рекомендации переключиться на другую сферу, не слушал и жену, которая говорила «Отстань от ребёнка, чего ты как ненормальный со своей скрипкой? Лучше в бассейн его запиши» Придя домой, он долго сидел в кресле, глядя перед собой, о чём-то напряжённо думал. Позже, видимо, приняв для себя одному ему понятное решение, снова обратился к преподавателю с просьбой взять сына ещё на один год.
-Смысла в индивидуальных занятиях не вижу, - довольно резко проговорил тот. - Могу предложить групповое по средам и субботам. Будет двое или трое учеников. Если устраивает, на следующей неделе приходите.
Виктор согласился, поблагодарил.
Вечером, держа перед лицом сына намотанный на руку ремень и не стесняясь в выражениях, объяснял Андрею, что от него требуется, время от времени уточняя «Ты понял меня? Понял?» Зареванный мальчишка быстро кивал головой «Пап, я понял, понял», но это не мешало Виктору подкреплять свои слова хлесткими ударами по обнаженному телу.

Компаньоном по группе оказалась девчонка. Курносая, голубоглазая, с растрепанным хвостиком светло-русых волос.
—Аннет, - гордо вскинув и без того задранный нос, представилась она.
-Что это за имя такое? - буркнул Андрей, - Анька что ли?
-Дурак! - явно обиделась девочка.
-Сама дура!

Аннет играла божественно - так казалось Андрею. Плавно водя смычком по струнам, она словно плыла следом за мелодией, которая мгновенно наполняла класс, проникая в каждый его уголок, в каждую трещинку стен; и мальчик, невольно прикрывая глаза, переносился в свои выдуманные миры, на мгновения, пока звучала музыка, забывая обо всем. Его не смущало даже замызганное платье девчонки и вытянутые на коленках колготки. Да и скрипка, на которой она играла, - выцветшая четвертинка, - по сравнению с его новым инструментом выглядела стыдливо и жалко.
-Кто твои родители? - снисходительно спрашивала Аннет, - вот моя мама - потомок известного дворянского рода, а папа - капитан дальнего плавания.
Андрей завидовал, стесняясь сказать, что его мама - продавец в мясном отделе супермаркета, а отец - токарь на заводе, придумал легенду о родителях-археологах, ищущих древние артефакты где-то в районе экватора.
-А я, когда вырасту, обязательно, обязательно стану великой скрипачкой и уеду в Париж! - восторженно заявляла Аннет.
И преподаватель всегда ее поддерживал: «Конечно, станешь!», добавляя негромко, «родителей бы тебе ещё нормальных».

В декабре готовились к отчетному выступлению, по традиции центр показывал родителям и всем желающим, чему научились дети за первые полгода. Аннет переживала, тихо, чтобы не слышал преподаватель, говорила Андрею:
-Мама и папа придут смотреть, а у меня инструмент совсем никудышный, что я сыграю? Послушают и скажут, что и сама я такая же, никудышная.
Андрею было жаль девчонку, хотелось помочь, но он не знал как. И не нашёл ничего лучше, как предложить:
-Возьми мою скрипку на выступление, она, наверное, получше.
-Ты что? Так нельзя. Нельзя чужой инструмент брать. Да и не разрешат.
Но мальчишка, так и не проникшийся любовью к скрипке и музыке, откровенно не видел проблемы.
-А как он узнает? Сначала ты отыграешь, потом я. И время ещё есть прииграть. Хотя бы попробуй.
После недолгих раздумий Аннет согласилась, и в день концерта, одетая в строгое чёрное платье с белым воротником, выглядела спокойной, улыбаясь, показывала Андрею сидящих в зале родителей. Выглядывая из-за тяжелой портьеры, мальчишка видел и своего отца, но, в отличие от девочки, нервничал, боясь его разочаровать.
Музыкальное отделение завершало почти двухчасовой концерт. Время тянулось мучительно долго, наконец, на сцену вызвали Аннет. Андрей весь обратился в слух: знакомая, порядком надоевшая на репетициях, хоть и очень красивая, мелодия его не интересовала, он следил лишь за продолжительностью, зная, что следующий выход его. Оставались последние такты, когда вдруг все стихло, и в голове мальчишки, словно отмотав назад несколько секунд, пронзительным выстрелом взвизгнула оборвавшаяся «ми».

Конечно, сейчас Андрей прекрасно понимал, что никакой трагедии не произошло, что струну заменили, Аннет закончила свою партию, и останься он на месте, тоже сыграл бы с таким трудом разученного им «Сурка». Но тогда, испугавшись, что не сможет выступить, и отец узнает об отданной скрипке, он выскочил в коридор и, пробежав почти до конца, спрятался в закутке под лестницей среди вёдер, тряпок и швабр. Он слышал, как вышел из актового зала и несколько раз выкрикнул его фамилию преподаватель, но не отозвался и просидел в своём убежище до конца концерта, едва дыша и размазывая рукавом рубахи по щекам слёзы. На какое-то время коридор заполнил гомон расходящихся зрителей и артистов, потом все стихло, лишь одиночные гулкие шаги эхом отдавались где-то под потолком.
Андрей не знал, сколько он просидел под лестницей. Тело затекло от неудобного положения, стало холодно. Звук шагов приблизился неожиданно быстро, и мальчишка увидел перед собой присевшего на корточки отца. Виктор вытянул сына из-под лестницы за ворот, протащил по ступенькам, швырнул на пол, ощутимо пнул ботинком под зад и тут же поднял, поставил на ноги, подтолкнув вперёд. Он молчал, но Андрею и без слов было понятно, что его ждёт. Всю дорогу мальчишка еле успевал за отцом, не сводя глаз с футляра в его руке, а дома, быстро сняв куртку и ботинки, вошёл в гостиную, не зная, куда деться. Но прятаться не было никакого смысла, через минуту Виктор, походивший на разъярённого быка, стоял в дверном проеме.
-Ты что устроил? Дрянь! - отвесив сыну оплеуху, он потянул за волосы, заставляя мальчишку смотреть себе в глаза, - что, я спрашиваю, а? На посмешище меня решил выставить?
От второго удара по лицу мальчишка не устоял, из разбитого носа на бывшую ещё утром белоснежной рубашку упали две крупные капли крови. Виктор, подняв сына за воротник рубахи, тряс его из стороны в сторону, орал, называя сопляком, уродом, свиньей; швырнув на диван, одной рукой прижал, а другой наносил беспорядочные удары. В какой-то момент он остановился, и Андрей, услышав сначала щелчок, а потом голос матери, вскрикнувшей «Витя, да ты что!», поднял голову и увидел отца, занесшего руку со скрипкой. В ужасе глаза мальчишки расширились, рот открылся в немом крике, он машинально вскинул руки, зажмурился, ожидая удара. В повисшей на мгновенье тишине раздался треск и короткий дребезг оборвавшихся струн.
В тот день отец не жалел для сына ни ремня, ни восторженных эпитетов, не обращая внимания на отчаянные мольбы и вопли мальчишки. О попытке вырастить из Андрея музыканта ещё долго напоминала небольшая вмятина в стене, о которую Виктор разбил скрипку.

Лена вернулась домой около четырёх.
-Ну как просмотр? Есть достойные кандидатуры? - спросил Андрей, забирая у жены мокрый зонт.
-А ты знаешь, всё-таки Николай Ильич профессионал своего дела! Девочка очень неплохая, будет из неё толк.
-Ну отлично! Как зовут?
-Девочку? Аня, Анна. Нальёшь чаю? Что-то я замёрзла.
-Конечно.
Андрей усмехнулся, слегка качнув головой. «И где же сейчас Аннет? Может, и правда, в Париже».