Форум

В доме Шевкуновых опять переполох. Василию и Ольге не привыкать. Но случившееся сегодня уже из рук вон...
Дети друзей Маша и Витя приехали погостить два летних месяца. С младше на пару лет Витей сын Василия и Ольги, разменявший перед каникулами две трети средней школы Петька легко подружился, а вот с готовящейся к недалекому уже студенчеству Машей сразу началась холодная война.
Маша и брата, и сына хозяйского считает мелюзгой. То и дело это презрительно подчеркивает. Правда, не дурочка. При Василии с Ольгой мальчишек задевает разве что слегка, в шутку как бы.
Витя к капризам и задевалкам сестры относится смирно. На понятное Петино удивление пояснил, что дома после любой жалобы сестры, а она всегда найдет, к чему придраться, родители не разбираются долго. Всегда Витька виноват. Мальчишки, они же ведь завсегда шалопаи, забияки, пакостники. Не сравнить с девочками-умницами. Опять же старше Маша, ей веры больше, да и подстраивает она всегда так, что брату только оправдываться или отнекиваться. Родители оправданий не принимают, а отнекивания считают враньем. После каждой жалобы отец Витьке ремня отмеряет щедро. И еще прощения просить надо у Маши и только потом в лучшем случае на болючую красную попу разрешают трусы и штаны одеть. А то и на день-два без них оставляют. Для памяти как бы. Так что враждовать с сестрой Витьке себе дороже.
Петя с такой несправедливостью мириться не намерен. И в ответ на Машкины выкрутасы придумывает свои. Но сегодня он не хотел, да реально попался, в компании с Витей.
Машка специально, в этом Петя уверен на 100 процентов, провоцирует мальчишек, то и дело как бы забывая закрывать шторы в своей комнате, когда переодевается или спать ложится. Ну, играли они с Витей в футбол во дворе, а тут Машка вдруг в окно высунулась. Без лифчика. Еще и подмигнула пацанам. А через пять минут Василий за ухо тащит сына в дом, отвесив подзатыльник. Испуганный Витя семенит следом.
Маша пожаловалась: мол, на речку хотела идти, купальник одевала, а эти бесстыдники - в окне, смотрят во все глаза. Причем она не в первый раз замечает подглядки. И это наверняка Петя предложил. Витя мал еще, да и знает, что ему за такое дома было бы.
Так что сейчас Петя стоит посреди комнаты. Мама с папой в креслах сидят, Маша - на диване. Витька у двери топчется.
По просьбе Василия Маша повторила свой рассказ. Петя на полуслове прервал, закричал, что не так все было, что это она сама. Но только хуже себе сделал.
- Что же это он такое говорит, а вы его слушаете... Да как же девочка могла бы такое! А вот Петя - врун и вор. Он не только подглядывал. Он еще и деньги брал без спроса, когда гулять ходили с Витей. Витя похвастался, что мороженое покупали, наелись от пуза, а платил Вася. Я спрашивала, есть ли у Пети карманные деньги. Вы сказали, что нет. Так откуда у него, а? Своровал!
Петина мама сначала не верила в случившееся с подглядыванием, но вот деньги... Верно ведь девушка говорит: не бывало отродясь у сына денег, разве что на завтраки в школе, но там строгая отчетность.
Петя тоже прикусил язык. От неожиданности, невозможности оправдаться, так как реально вытащил из серванта, где мама с папой деньги на машину копят в укромной шкатулке. Одну бумажку. Думал, дурак, не заметят.
Ольга пошла, проверила. Точно! Нет 5000 рублей. Вспомнилось, что и раньше, хоть и поменьше, недостача бывала. На сына никогда не грешила. Подумать на него в голову не приходило.
- Ну вот, - вскочила Маша. - Ну и кто тут придумщик и обманщик?
Ольга девушку усадила, приобняла успокаивающе. Петька взглядом в пол уперся. Василий потянул из джинсов узкий плетеный ремень. Сурово посмотрел на покрасневшего до ушей сына. Тот съежился. Знает, что сейчас наверняка будет. Да, отец его порол уже. Редко, правда. За особо выдающиеся косяки. И даже мать этого не видела. Сейчас… Провинности две, одна другой офигительнее. Оправдаться ни шанса. Признаться и покаяться бестолку. Точняк штаны снимать. Мало заднице не покажется! Только неужто при всех?
- Ну? – сурово складывает ремень отец. - Отвечай!
Петя молчит, мнет подол футболки.
- Чего придумки его слушать? Выпороть! – стукнула кулаком по колену Ольга. – Бесстыжий! Вор! Паскудник!
- Э нет! Пусть расскажет сначала. Все, как было. И с деньгами, и с подглядыванием. Откуда мысли ему такие пришли. Как посмел только! – настойчив Василий. - И штаны снимай, Петька. И трусы. Они тебе долго без надобности.
- Штаны?! Щас?! Тут?! – даже осип от такого Петька, стал совсем помидорным. - Пап!!! Трусы?! При всех?!
Отец щелкнул по подлокотнику кресла ремнем, подошел, ухватил Петьку за шиворот. Ремень приложился с громким шлепком по штанам мальчишки.
- Ай!
- Я что сказал?!
И еще раз стегнул отец размашисто.
- Айййййй-аааа! Это я взял! Смотреть - тоже я!
- Догола, негодяй!
Всхлипывающий Петька стягивает синюю футболку, дрожащей рукой расстегивает черные шорты. Маша, несказанно обрадованная поддержкой взрослых, выпрямилась, неотрывно ждет продолжения зрелища.
Мальчишка, комом бросив прям на пол снятое, закусив кривящиеся губы, вцепился в резинку голубых в белый горошек боксеров.
- Не голышом! Не при всех! Пожалуйста!
Маша переводит взгляд на брата. Витька, о котором позабыли вроде, чуть не сквозь дверь готов пройти или под пол провалиться.
- Ну, а ты чего? – строго смотрит сестра. - А ну становись рядом с Петькой! Вместе проказничали, вместе и ответ держать.
- Правильно! - Ольга, в душе все-таки жалея Петьку и оттягивая миг его стыда, поддержала Машу. - Расскажи и ты, Витя, так ли все Маша говорит.
Витька, втянув голову в плечи, шагнул к ближайшему стулу. Снял серые штаны-спортивки, зеленые в желтую полоску брифы, аккуратно сложил и встал рядом с Петькой. Догола ему – повезло! - не сказали.
Маша тайком улыбнулась домашней выучке брата. На Василия Ильича и Ольгу Владимировну глянула все же с опаской. Те молчат. Видать, точно решили дать пацанам серьезный урок. Хорошо бы подольше оставили голышом обоих! Витька как-то, получив скакалкой, позаимствованной у Маши очень уж злым отцом, дня три враскоряку ходил. И без штанов неделю, в часы, пока родителей дома нет. Маша так захотела. Терпел бессловесно. А та забавлялась, изводила его едкой насмешливостью. Жаль, подружек позвать не рискнула...
Витька, запинаясь, косясь то на Петьку, то на ремень у Василия, выложил все, как на духу. И мороженое ели, Петька платил, а откуда деньги - отмахнулся. И Машу в окне видели во всей красе. Не раз, и не два. Петькина идея была.
- Вот! Что я говорила, Ольга Владимировна? - торжествует Маша. – Василий Ильич, а Петька чего молчит? И не разделся.
- Неслух, - приподнялся было Василий.
Старший мальчишка глянул с завистью на младшего. На том клетчатая бело-серо-красная рубашка-безрукавка. Ниже пупка на ладонь, но все же… А ему ни секунды раздумий нет. Зажмурился и безнадежным рывком стянул трусы до пола.
Кхм… А он ничего такой! Сухощавый. Мускулистый. Гладкий. И то, что в курчавых волосиках между ног, очень даже!
Маша сглотнула. Против желания, но вскинула взгляд к потолку. Чтоб никто не прочел в глазах ее организменного девичьего возбуждения.
- Теперь нечего его попусту слушать. Ясно все, - встал Василий, хлопнул ремнем по ладони. - Витька, стул тащи. Петька, через спинку согнулся. За ножки руками неотрывно.
Маша вернулась к главному зрелищу. Оно того стоит. Голыш спиной теперь перед ней. Нагнулся, вытянулся чуть ли не в струнку, вцепился до белых пальцев в передние столбики импровизированной плахи. Ноги вместе сжал, худощавые ягодицы напряглись белым пока еще эпицентром на загорелом теле.
- Витька, отошел! – приказал Василий. И ремень с размаху впился в Петькину попу.
Мальчишка взвизгнул. Вздрогнул, судорожно глотая воздух. А ремень не замедлил, без долгих пауз, но и не чащя, ритмично полосовать ягодицы, наливающиеся алым, багровым, а кое-где уже синим.
Пара-тройка минут, десяток-другой отпечатков ремня – и отдельные вопли сливаются в непрерывную какафонию визгливых выдохов, судорожных вдохов, сбивчивых до неразборчивости жалоб и просьб. Позабывшие о скромной сжатости ноги пляшут по полу, сгибаются и вытягиваются. Подпрыгивающая над стулом попа вихляется, сжимается, расслабляется в тщетных попытках увернуться, утишить усиливаемую градом хлестков боль. Голова наказуемого вскидывается, вертится, брызжет каплями слез и соплей. Ничего не видят мучительно вытаращенные глаза. Разинутый криками рот вот-вот, кажется, разорвется…
Василий остановил ременный натиск.
Дрожащий, скулящий, давящийся рыданиями Петька попытался встать. В надежде, что все уже, от казавшегося нескончаемым терзания его тела останется только боль. Проходящая со временем и хранящаяся лишь в имеющей свойство забывать памяти.
- Лежать!
Отцовская рука ткнула в спину, пригвождая мальчишку к наказательной плахе. Прервался ведь Василий лишь для смены диспозиции и теперь, зайдя с другого бока, вновь размашисто взмахнул ремнем…
Маша, ломая красочный маникюр, вцепилась ногтями в велюровую обивку дивана. Застыли взглядом в одну точку широко открытые глаза, прикованные к ожидавшемуся возбуждающе-развлекательным и оказавшемуся сатанински жестоким зрелищу.
Разумеется, она засвидетельствовала не одну порку Витьки. И делает все, чтобы брата наказывали чаще.
Она упивается, видя корчи и слыша визжание мальчишки, которому за очередную провинность перед ней или перед родителями отец, зажав между ног, хлещет наотмашь добротным ремнем вихляющуюся попу.
Наслаждение, когда Витька, лишенный в продолжение порки штанов и трусов, целыми днями мелькает перед ней помидорным, вишневым, а то и сине-сизым задом.
Удовольствие видеть испуганно округляющиеся глаза, инстинктивно хватающиеся за попу руки, слышать жалобно просящий не выдавать голосок, когда она вновь предупреждает, что если узнают мама с папой о провинности брата перед ней или об известной только ей бездумной его шкоде…
Она восхищается собой, слыша от только что получившего ременную дозу и все еще всхлипывающего Витьки сожаления о своей провинности и умоляния о прощении и забвении. Вслух она прощает его и убеждает в том же родителей, а безмолвно радуется, если те непреклонны, мальчишка вновь оставлен хотя бы на пару дней, а лучше неделю, беструсым, и у нее есть возможность тренировать на голопопике свою наблюдательность, насмешливость, сарказм.
Но такое… Беспредел! Изуверство!
- Хватит, Василий Ильич! Пожалейте. Я прощаю Петю. И вы простите. Пожалуйста!
Разгоряченный Василий врезал, однако еще с десяток. И только потом отошел, бросил ремень на кресло.
- Прощаем! – кинулась к Петьке Ольга. – Прощаем, сыночек, прощаем. Встать-то сможешь?
Мальчишка разогнулся со стоном. Покачнулся. Расставил упором ноги. Отер рукой от локтя до ладони измазанное слезами и соплями лицо. Ткнулся матери в грудь.
- Пойдем! Все уже, все, Петенька, – мужа Ольга пронзила взглядом, будто ножом. – Полежишь, сынок. Холод приложим. «Спасатель» есть. Помогает!
Маша съежилась на диване. Витька спрятался у шкафа, мышкой замер.
Василий посмотрел вслед жене и сыну. Скрыл лицо в ладонях. Посидел. Встал. Встряхнулся.
- Вот же день… Пойду покурю.

* * *

Ольга вернулась. Села в кресло. Подальше от Маши.
Девушка все понимает. Молчит. Внутри смешались разномастные чувства.
Приход пропахшего не одной сигаретой Василия, однако, взбодрил.
- Василий Ильич, а Витька?
- Не жалко? Брат все-таки, младший, несмышленыш еще, - хрипло, не скрывая заплаканного лица, удивилась Ольга.
- Он тоже бесстыдник! – вскинулась Маша. - Мороженое бездумно лопал, подглядывать не отказался. Вот сказал бы сразу… А так… Вы ж только Петю вон как…
- Правда твоя, Маша, - решил Василий, взял вновь ремень, добавляя себе уверенности. – Петьке всыпал по делу. С перебором… Прости, Оля. Накатило…. И ты, Витька, хоть не отец я тебе, поди сюда.
Мальчишка, до предела испуганный Петькиной поркой, всем, что было потом, заплакал, представив себя так.
- Виноват – получи, – Василий решительно шагнул к нему сам, расставил ноги, взял за шею, согнул. – Суй головенку глупую.
Ольга нахмурилась, головой покачала. Не сильно, мол, Вася. Щадя.
Муж зажал всхлипывающего коленями покрепче. Кивнул жене понимающе. Похлопал попу мальца ремнем легко.
- Не реви! Для порядку только. Как заслужил.
Витька визжал, конечно, вилял попой. Ремнем – это всегда больно.
Василий отсчитал пару десятков. Нащупал за спиной Витькину голову, потрепал волосы. Подмигнул Ольге.
- Так-с. Еще пять. Строго. Смирно стой! Или продолжу.
Витька замер. Ремень впечатался посередке. Врезался меж ягодиц.
- Боооольнааааа!
Мальчишка аж подскочил. Тут же, однако, подставился.
Четыре следующих – одно к одному. Что ремень на попе, что вопль, что покорность.
- Все! – Василий отпустил Витьку. – Иди! К Петьке. Поплачьте. Поговорите. Подумайте. Авось поумнеете.

* * *

Ночь.
Маше не спится. Вышла в кухню.
В горле сухо. Звякнула в темноте графином воды.
- Ну что, девочка? Ты довольна? – неожиданный Ольгин голос тих и печален.
Вспыхнула люстра. Маша кинулась к сидящей за столом хозяйке дома.
- Я не думала так! Не хотела!
- Да уж, Маша, - отстранилась Ольга. - Это не Витькой командовать втихушку сдуру. Что, думаешь, не знаю?
Маша потупилась, закусила губу. Глаза увлажнились повинно.
- Иди! Что я… - твердо говорит Ольга. - К Пете иди. Не будь снова дурой. Повинись, пожалей, приласкай. И Витю. Малышу не за что же почти досталось…
Маша встала. Глубокий вздох. Отерла лицо. Плеснула в стакан минералки. Плеснула в себя. Закашлялась. Отдышалась. Глаза загорелись решимостью.
- Я иду!

* * *

Раннее утро.
Василий маялся ночь напролет. Терзался. Не ворочался, нет. Рядом же Ольга.
Хоть и оба не спали, но вид делали.
Встал тихонько - жена под утро все же провалилась в дрему.
Не удержался, заглянул к мальчишкам.
Витька сопит носом к стенке. Укрылся с головой. Видать, снится давешнее… Боится!
Петька гол, как сокол. Одеяло скинуто. Попа ночи чернее. А на ней… рука Машина. Прижалась девчонка к мальчишке. Греет. Дышит в ухо. Другая рука у него на груди. Где сердце.
Рука Петькина вскинулась, легла на грудь поверх Машиной.
Василий отступил в коридор. Глаз, однако, не отрывая.
Василий вернулся. Тихонько прикрыл мальчика с девочкой одеялом. Погладил ласково Витьку. Закрыл дверь. Облегченно вздохнул. Улыбнулся. И тихо-тихо пошел.
Обнять жену. Чтобы и ее, и его ладонь переплелись на едином любовью сердце.