Форум

Предисловие от Автора
Третьего дня один таинственный Гость попенял нам с Солдатом на излишнюю жалистность наших рассказов. Поскольку Солдат был исключительно занят написанием другого рассказа, порадовать опечаленного Гостя пришлось мне.
Не судите строго, без Солдата «крокодил не ловится, не растет кокос…»
Итак…
———————

Шестиклассник Вася Пупкин уныло брел домой.
Стоял погожий денек: один из первых, по-настоящему тёплых, когда буквально на глазах распускается молодая листва. Весеннее солнышко пыталось приласкать сосредоточенное васино лицо, но он ещё больше хмурил рыжеватые брови и морщил свой курносый нос, отчего крупные веснушки на нём сливались в одну большую.
Навстречу Васе шли улыбчивые и не очень прохожие, его с гомоном обгоняли стайки радостных школяров, предвкушавшие весёлые выходные, но Васе не было до них никакого дела. Он просто не замечал их, будучи всецело погружен в свои тягостные мысли.
Сегодня была суббота. Конец учебной недели и день проверки васиного дневника дедушкой.

Надо сказать, что родителей своих Вася Пупкин помнил очень плохо. Точнее, маму он не помнил совсем, а папу — немножко. И то, благодаря тому, что у васиного папы на спине была нарисована большая и красивая картина, в мельчайших подробностях изображавшая церковь, и, будучи совсем маленьким, Вася никак не мог взять в толк, почему это бабушка, Матрена Петровна, исправно крестившаяся на каждую попадавшую в поле её зрения церковь, не крестится на папину, когда он с обнаженным торсом разгуливал по квартире или сидел на кухне.
Родители Васи были, по словам дедушки и бабушки, в очень, очень длительной командировке. Но не где-нибудь! — а в самой столице Колымского края! — что внушало Васе, родившемуся в скромном провинциальном городке, большое почтение к родителям. А на вопрос, почему они не приезжают в отпуск или почему Васю никогда не свезут к ним в гости, дедушка с бабушкой неизменно отвечали:«Да до них же на собаках добираться!» — и когда Вася был совсем маленький, он представлял себя мчащимся верхом на большой и свирепой собаке — вперёд и вперёд, к дорогим маме с папой!
Но потом эти радужные мечты как-то сами собой забылись, а редкие короткие родительские письма, — ведь васины родители были людьми очень занятыми, — начинавшиеся всегда с одной и той же фразы:«Живём мы хорошо, чего и вам желаем», — уже не вызывали прежних эмоций, а по правде сказать, не вызывали у Васи никаких эмоций вовсе.

Теперь нужно рассказать немного и о дедушке Васи, Исидоре Сидоровиче Пупкине. Ибо фигурой он был куда более примечательной, чем бабушка Матрена Петровна, в которой примечательного не было ничего совсем.
По молодости, в родной деревне Пупкино, он слыл вольтерянцем, нигилистом и даже либералом. По крайней мере, так он называл себя сам, по прочтении одной толстой книжки, автора и названия которой никак не мог запомнить, а записать посчитал делом хлопотным; в конце концов, книжку по многократным требованиям библиотекарши пришлось вернуть в библиотеку, и надежды на установление и запоминание автора и наименования её были утрачены окончательно.
Односельчане взглядов молодого тогда дедушки не разделяли, называли его Сидор-пидор, вследствие чего он вынужден был (сменив на всякий пожарный родное имя на более благозвучное — ИсидОр) уехать в город и поступить разнорабочим на завод, где и повстречал свою суженую, Матрену Петровну Кукуеву, работавшую там же уборщицей.
Через три месяца после свадьбы, сыгранной в заводской столовке, у них родился сын, васин папа, и зажили они втроем душа в душу, благо, за вольтерьянство сажать уже перестали, а за волюнтаризм пока ещё не начали.
В воспитании единственного сына Исидор Сидорович придерживался «самых прогрессивных взглядов», и не тронул его ни ремнем, ни даже, как говорится, пальцем. Поэтому сын почти сразу же после того, как начал говорить, стал ругаться матом, курить и даже пробовать за гаражами спиртное.
Более того, когда супруга Матрена Петровна, не в силах терпеть более выходки сына, год от года становившиеся всё более…ммм…экстраординарными, прикрикивала в сердцах:«Хворостиной бы тебя по хребту, чтоб не озоровал!» — муж сурово ответствовал ей:«Цыть, шельма! В свободном теле свободный дух!»
Таким образом, раз встав на кривую дорожку, — при (не побоимся этого слова) попустительстве собственного отца, — васин папа пошёл по ней и уже не смог остановиться. На этой же дорожке он встретил васину маму, и эта же дорожка привела его в итоге туда, где он и находился вместе с гражданской женой в описываемое время.
———
Итак, тяжко вздохнув в последний раз, Вася Пупкин открыл дверь своего подъезда, не только забыв поздороваться со старушками, сидевшими на лавочке возле него в количестве пяти штук, но даже и не заметив их. В нос ему сразу пахнуло аппетитным духом бабушкиных щей из квашеной капусты на свиных шкурках; до родной двери оставалось ровно пять васиных шагов, из них три по ступенькам: Пупкины жили на первом этаже блочной пятиэтажки.
— Васятка! — выглянула из кухни бабушка на звук отпираемой двери. — Голодный, поди? А не готов ещё обед-то, припозднилась я, милок, на базар ходила.
Вася отрицательно помотал головой, снял куртку и, переобувшись в домашние тапочки, прошёл в единственную комнату их однокомнатной квартиры. Где тут же встретился с проницательным, устремленным на него из-под кустистых бровей, взглядом деда.
— Тааак, — многозначительно протянул дед, с порога по внешнему виду определив причину печального вида внука. — И чё ж ты, добрый мОлодец, не весел, чиво буйну головушку свою повесил? — риторически спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Давай-ка дневник, внучек. Поглядим и проверим, что у тебя там.
Выудив из портфеля дневник, Вася, не глядя, протянул его деду.
Водрузив на нос очки, — Исидор Сидорович страдал дальнозоркостью, — он раскрыл дневник на развороте последней недели.
Два жирных «гуся», склонив шеи точь-в-точь как владелец дневника в настоящий момент, застыли напротив географии в среду и литературы в пятницу. И датированная субботним сегодняшним днём, ровным крупным почерком красными чернилами запись довершала «картину маслом»: «Попытка списать контрольную работу по математике. 2(два)»; подпись неразборчиво.
«Не упущу! ЭТОГО — НЕ УПУЩУ!!!» — закипая, как вода в заводском бойлере, подумал дедушка, но сейчас же взяв себя в руки, нарочито спокойно спросил:
— Ну, что напомнить тебе, что двойки получать, контрольные списывать плохо, а лениться и того хуже? Или сам знаешь? Ась?
— Сам знаю, — почти беззвучно ответствовал внук, ещё ниже склоняя виноватую голову.
— Ну, а раз знаешь… — дед выдержал многозначительную паузу, — так подай мне из шифоньера ремешок. Сам знаешь, какой. Угостить тебя придётся им на славу.
— Дедаа, а может, не надаа… — нараспев привычно заканючил внук, не питая, однако, особых иллюзий относительно дальнейшего развития событий.
— А может, мне «надаа», — передразнив внука, дед кивнул в сторону распахнутого окна, — пойти вон с тех кусточков веточков нарезать? — в голосе деда, не смотря на кажущуюся любезность, явно, зазвучали уже металлические нотки.
— Нет, не надо! — с этим криком, не заметив быстрой удовлетворенной дедовой ухмылки, Вася метнулся к шифоньеру, безошибочно определив и вытащив требуемый ремень, ровно через пять секунд подал его деду.
Исидор Сидорович поднялся с дивана, уступая место внуку, и коротко приказал:
— Сымай штаны.
Терпеливо наблюдая, как поникший внук медленно расстегивает пуговицы форменных брюк, а затем медленно стаскивает их с трусами вместе, Исидор Сидорович, как мантру, повторял заветное «этого не упущу!».
Наконец, управившись с облачением, заранее хлюпая носом, внук улегся животом на диван и вцепился в его деревянный подлокотник.
В этот момент в комнату заглянула бабушка и озабоченно предложила:
— Может, закрыть окошко-то?
— А нам скрывать нечего, — отозвался дед. — Воспитываем неслуха и лентяя, как можем. Даст бог, на пользу пойдёт. Пускай все слышат. Да и неслуху наука почище будет.

Сочувственно пронаблюдав, как супруг, широко размахнувшись, стегнул первый раз по белому ещё внукову заду (внук отчаянно взвизгнул), бабушка, покачивая головой, скрылась на кухне.
— Вот так, внучек, — назидательно констатировал Исидор Сидорович , удовлетворенно глядя на пересекшую поле воспитательной деятельности красную полосу. — Буду драть тебя, как сидорову козу, пока не перестанешь лениться и двойки из школы таскать. А узнаю, что начал курить, ругаться матом или, боже упаси, спиртное попробовал, вовсе с задницы шкуру спущу. Ежедневно пороть буду до поросячьего визгу и зелёных соплей.
Далее за этим педагогическим монологом последовала какафония из хлестких ударов ремня по голому телу, визгов и криков несчастного Васи, перемежавшихся его нечленораздельными мольбами и обещаниями, а также назидательных реплик деда.
— Воот, так и надо, — переговаривались меж собой старушки на лавочке у подъезда, с удовлетвлрением вслушиваясь в какафонию из раскрытого окна. — Вот это правильно! А то молодежь пошла! Старших ни во что не ставят, не здороваются и на улицу страшно другой раз выходить!

— Ну, всё, вставай, штаны натягивай! — примирительно произнес дед, отпустив мокрую от пота спину внука, которую удерживал, прижимая его к дивану, свободной от ремня рукой.
Подвывая и всхлипывая, так и не надев штанов, Василий медленно поковылял в свою «резиденцию» за стоящим торцом к стене шифоньером, а доковыляв, рухнул животом на низенькую раскладушку, выполнявшую функции его стационарной кровати.
Налив в большую миску пришедшему на кухню мужу доваренных, наконец, щей, бабушка наведалась к внуку. Сокрушенно поцокав языком, она вышла и тотчас вернулась с намоченной под холодной водой чистой тряпкой, уложив которую на изрядно пострадавшие место, — после секундного раздумья, — погладила мальчика по голове и жалостливо пробормотала:«Сам же виноват, Васенька, дедушка тебе только добра желает», — и сразу же удалилась.

Мокрая холодная тряпка принесла вожделенное облегчение, и, успокаиваясь, — хоть и продолжая всхлипывать в подушку, — слушая мирный разговор из серии «ни о чём» бабушки и дедушки, Вася мало помалу перестал шмыгать носом и уснул.
И последнее, о чем подумалось ему перед тем, как Морфей запустил его в царствие своё, было:«А ведь дедушка, и правда, любит меня, я сам виноват: полный дневник двоек! Я исправлюсь, обязательно справляются, обяза…»

ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Конечно же, Вася вырос большим, здоровым и умным: он закончил ПТУ, устроился работать фрезеровщиком (потом он даже дослужился до начальника смены) на завод, где познакомились, полюбили друг друга и проработали до самой пенсии его бабушка и дедушка. А когда дедушка умер (в один день с бабушкой — после долгой и счастливой жизни), ремень, с помощью которого дедушке Васи удалось сделать из внука человека, занял почётное место на стене теперь уже васиной однокомнатной квартиры, где Вася проживает и сейчас вместе с женой и двумя сыновьями. И стоит ли говорить, что Вася воспитывает их старым дедовским способом, используя для этого, однако, уже другой ремень, храня дедушкин исключительно как реликвию, и в назидание и завет потомкам.

ХЭППИ ЭНД.