Форум

...до дачи было двадцать пять километров; в половину меньше чем до ее родной деревни – правда в другую сторону.
Ехать было относительно не долго – но сегодня Ольге то хотелось быстрее оказаться на «участке» и она была готова бежать бегом «напрямки» как в деревенском детстве, то хотелось ехать... ехать и ехать... оттягивая, откладывая встречу с «фазендой»: она наперед знала - порота сегодня будет крепко... что не освобождало от работы на грядках, да она и не просила, и не собиралась... не так была воспитана и не так жила.
Эту ночь Ольга почти не спала – проснувшись без двадцати четыре так больше и не заснула; высеченная в кровь Аня видно так же не выспалась – как и родители, молча и тихонько аккуратно сидела на заднем сиденье, отрешенно глядя в окно...
Да и по красным воспаленным глазам отца было видно, что сутки «были бодрые» – Александр не позвонил ни разу, и вечером не было традиционной «Спокойной ночи. Сладких снов» смски; тем более пришел он поздно, уже ближе к одиннадцати дня, когда обычно приходя часа на полтора раньше.
- Как отдежурил? – Ольга всегда встречая мужа «с суток» задавала один и то же вопрос, хотя тем утром можно было не спрашивать: было видно что положенные по уставу четыре часа сна «забрать» не удалось и «герр майор» устал и задолбался по самые гланды.
- Напряженно. – снимая и вешая форму на вешалку ответил, целуя жену, Александр, после ответив на слабое приветствие дочери, что сдержанно «сделала ручкой» с кухни, отмечая скованность движений Ани, что помогала матери готовить завтрак.

Ясно. Вечер удался не только у меня. Вот за завтраком и послушаю.

- Саш, давай сегодня без дачи. – глядя на мужа предложила Ольга – ей все равно было где провести с мужем два до его следующего на – ежедневке - рабочего дня. Она очень надеялась что сегодня, а главное завтра в законный выходной, мужа не дернут на службу. К тяготам и лишениям службы она относилась с пониманием – бесило конечно когда планы летели к черту но... всякий раз надеялась, и очень радовалась когда выходные были выходными а не поиском очередного «бандита» или устранением «ранее выявленных недостатков»: погоны майора и должность Александра обязывали ко многому, сам он был хватким, ответственным – не фанатом – к службе относился очень серьезно, хотя чем дальше тем служба, а особенно суточные дежурства давались «не легко» но уходить «на гражданку» пока не собирался, смотря на перспективу службы с холодной головой и сдержанным оптимизмом а регулярное, достаточное денежное довольствие и возможные погоны подполковника... словом при всех минусах и сложностях в работе и Александр и Ольга видели достаточно плюсов, - ты уставший очень.
- Во им! – указав «стахановским жестом» в сторону окна, имея ввиду родное Управление, - из-за этих дебилов я планы менять не собираюсь. Позавтракаем и поедем, - добавил он, направляясь в ванну смыть с себя после дежурства всю грязь и хотя бы немного стресса. – отоспаться после успею. Не переживай, все нормально.
- Мам... ты ему расскажешь? – когда полилась вода в ванной, тихо спросила Ольгу Аня, что помогала готовить завтрак – кофе с молоком, яичницу-глазунью о пяти глазах, да бутеры с колбасой; «не чесаная не волоченная» дочь, что тихим и скромным «Мам... прости...» за жаркой яиц, пыталась начать диалог а Ольга, качая в ответ головой, так же тихо отвечая «Нет... Аня... нет» резала колбасу, насыпала в чашки кофе и сахар.
- Нет. Ты сама расскажешь. Ты взрослая девочка, - выкладывая хлеб на тарелку и заливая кипятком кофе не холодно а... рассудительно и очень спокойно и сдержанно ответила Ольга.
- Да мам... – только и ответила Аня, надеясь что отец не нарушит заведенного правила «не пороть дважды за одно и то же» но... косяк... залёт – как не назови все одно - был конкретным!
До Ани это доходило все четче и понятнее... горящая огнем задница этому весьма способствовала а... под утро... когда не спалось, когда лазила «по Интернету» наткнувшись на подборку «Жуткие ДТП»... листая фотографии искореженных до неузнаваемости, смятых словно фантики, разорванных на части автомобилей она... она все сильнее начинала понимать что было не так в ее «поездке», что имела ввиду мать говоря ей «Ты о других подумала?! О нас с отцом? О себе?», что вообще она имела ввиду...
Листала... читала комментарии... холодела приходя в ужас. Но... но все равно все это оставалось каким-то далеким, не естественным и...
- Рассказывай! – когда они сели – родители сели за стол, Аня очень аккуратно попробовала присесть, скривилась от боли и тут же встала, взяв кофе и бутер, жевала стоя... у стенки рядом с холодильников. Александр после бани, смотря на нее тяжелым «майорским рассерженным» взглядом медленно отхлебнул кофе, за два раза «проглотив» перед этим яичницу, ждал.
Ольга молчала, ела... зная что силы ей сегодня понадобятся. И... в ней все сильнее просыпалось желание. Дикое необузданное желание... мужа... его «такого» в своем «гневе»... после бани, с дневной щетиной... с этим тоном «Рассказывай!» - так же он говорил ей «Ложись» и... она понимала что сейчас вроде как не место и не время но... она его так хотела и смущение и легкое раздражение – Ольга... не любила когда Саша говорил дома подобным тоном, все же они были не его подчиненные но... но сейчас был не тот случай чтобы спорить – все это заводило ее все сильнее.

Подожди! Не время! Не...

Но... мля... какой Сашка сейчас был её!
Ольга отпив кофе, чувствуя поглощающее ее с головой возбуждение смотрела в стол, и за собой чувствуя вину – и она где-то не досмотрела, не объяснила, не напомнила, не рассказала, не поняла... виду и досаду и... и сейчас на ее «хочу» еще накатывало какое-то облегчение что... что могло сравниться с затишьем перед бурей когда стих ветер, небо затянули иссиня-черные облака и осталась секунда перед раскатистой ослепительной вспышкой... порождая просто ураган в душе и теле!
- Пап... я... я... мы с девчонками гуляли... выпили... – Аня запнулась, - на даче выпили и... я везла их домой... пьяной...
- Молодец! – коротко резюмировал Александр, собирая хлебом по тарелке растекшийся желток от яичницы, - Как доехала?
- Нет... пап... ну... я...
- Я не хотела перед подружками выглядеть сопливой мамкиной дочкой... мне хотелось быть крутой и взрослой! Папа, мамка меня уже выпорола... я осознала что была не права... пожалуйста прости но... только не забирай машину, верно? – Аня стояла у стены, молча теребя пальцами кружку, смотрела вниз на свои ноги.
Отец был столь убийственно прав что даже и пытаться возражать не имело никакого смысла
- Верно. Видишь, я прекрасно, - отец сделал акцент на слове прекрасно, - тебя понимаю. И мама понимает! Осталось только добиться того же от тебя! Чтобы ты понимала нас. Чтобы ты понимала и думала. Помолчи. Вижу, извиниться перед мамой пыталась – не прокатило; и со мной не прокатит. И верно делаешь что молчишь – значит чувствуешь что виновата. Не соврала – хорошо но... что ты бухой ехала... это очень серьезный залет. Очень. Ты хочешь чтобы я на ДТП с твоим участием приехал? Ты знаешь сколько по ночам «в щи» бьются? А ехала ты наверняка через «сучий» перекресток – перекресток улиц Сумская и Суворова пользовался в городе дурной славой: не проходило и недели чтобы там не бились «в щи и мясо» - Ты этого хотела? Ладно я, мужик, но ты о матери подумала? Конечно! Тебе же взрослой нужно было казаться! Понятно. Верно. Нужно. Но порой сказать «нет» это и есть быть взрослой. Я мало рассказываю про все трупы на дорогах что на службе приходиться видеть? Или ты думаешь, что это где-то далеко и не правда и не со мной! Думаешь. Увы, но это дико близко – раз и все! Ты глазом моргнуть не успеешь, Аня! Или ты для себя решила, что если какая легкая кузовщина – у меня папа мент, все порешает! Нет, не порешаю. Так потом еще и от шефа получу за плохую «профилактику преступлений». Но это мои проблемы. Мы тебя не агитируем, но в голове должны быть мозги а не дерьмо. – он сделал паузу, допил кофе и, короткой яростной атакой завершил, - Аня! Мне за тебя очень стыдно! – не дав договорить дочери, отец за нее все сам рассказал, следом переведя суровый «начальственный» взгляд на жену - Оль, а почему ты мне сразу не позвонила?
Ольга не ответила. Ей нечего было ответить.
Самый верный ответ на вопрос почему тут не прокатывал. Но Ольга теперь она узнала за что сегодня ее – в том числе – сегодня будут пороть.

За столом на недолго повисло молчание.

Александр как и Ольга никогда не полоскал мозги ни на работе подчиненным, не жене, ни дочери.
Виноват – получи. Коротко. Четко. Предельно ясно. Без унижения. По заслугам. В том что Аня села пьяной он чувствовал и свою вину что не объяснил, не донес, не разжевал. Он не обвинял притихшую Ольгу – хотя желание... да желание строго, даже жестоко наказать ее крепло с каждой минутой – он обвинял себя.
Он мужчина.
Они его женщины. В сути слабые, его женщины за его спиной. Он должен и будет защищать их – он несет за них ответственность. Он их любит.
Но... любить не значит прощать. Любить не значит быть слабым и порой не всегда справедливым. Поэтому сегодня – по приезду на дачу – Аня как и всегда отправиться на «свою» клубнику а Оля... Оля пока он будет нарезать розги успеет что-то сделать а продолжит после заслуженной крепкой порки.
Не Аня – Аня получила; теперь Оля получит.
Получит то что ей причитается.
По справедливости получит... хотя... Саша знал и Ольга знала что его желание перейдет «за край» но... но все равно это будет справедливо для него, для нее будет проще и легче после а... а для Ани это будет очень стыдно.
Стыдно что за ее косяк получают другие. Наглядно и очень стыдно.

- Спасибо за завтрак. Аня – мусор вынеси и поедем, - вставая из-за стола произнес уже не майорским а обычным, чуть более напряженным, тоном Александр. – я поведу. - а Ольга слышала в его голосе «Я хочу тебя. Здесь. Жестко и быстро».

...как только за спиной дочери – до мусорки было идти минут семь, тем более после крепкой порки да в «дачных» шлепках – хлопнула входная дверь, Ольга обняв сидевшего за столом Сашку, поцеловала в шею, чуть укусив... он... неудержимо быстрый, повернулся к ней лицом, встал, прижав ее к стене... к дверному косяку... его пальцы стягивали с нее одетую на голое тело длинную футболку, она развязывала узел полотенца...
Они взяли друг друга дико, страстно, неудержимо и без объяснения причин, взяли с голодом и бушующей внутри страстью, взяли вырываясь наружу и не желая молчать и притворяться, взяли повинуясь мимолетной искре, взяли не сдаваясь друг другу, распаляя и дразня друг друга, подливая масла в огонь, вонзаясь друг в друга до одури... до глубины... но полного опустошения до безумия...

...-Я тебя... люблю... – выплеснувшись яркой вспышкой вселенной, поцеловав жену Александр первый отправился в ванну: действительно пора было ехать, тем более после столь яркого завтрака и сил прибавилось и... просто было за..бись!
...-Я... тебя... люблю... – кончив прошептала Ольга... впившись ногтями в его спину... зная что совсем скоро... через пару часов... на лавке... она получит... так получит как давно не получала!
Ожидание дикой «очищающей, поглощающей, раздирающей» порки будоражило... заводило... страшило и... захватывало ожиданием.

Ольга никогда не видела в порке «эротической составляющей» - муж прекрасно знал это и наказание «за косяк» не имело к их половой жизни прямого отношения: она знала, он знал что... что наказание Ольги доставляло ему часто большее чем того требовалось что ли удовольствие... что порой количество скакалок и розг превышало разумное но... но это было в их отношениях.
Порка никогда не превращалась в избиение, это не было насилием; это было иное, что ли искреннее и честное между ними, порой может не справедливое но... нужное и ему и ей.
Александру нравилось пороть Ольгу – он получал от этого удовольствие; наказывал всегда более сдержанно.
Аню наказывал еще более сдержанно. Именно наказывал а Ольгу временами порол.
Порол когда видел именно «то самое» в ее глазах, чувствовал нотки в аромате ее тела, улавливал во взгляде скрытое, затаенное, мельком выскочившее «Выпори меня. Не накажи а выпори».
Александр не отказывал жене и не перечил самому себе.
Ольге... да... это было временами нужно. Нужно как глоток воздуха, как адреналин летчику, как баланс бухгалтеру как... не как кайф – хотя временами и это тоже – а именно как вздох полной грудью на заре после многих ночей заточения в темнице.
Нужно было.
Наказание – да. Оно и стимулировало «не быть разяватой» и служило примером для Ани и позволяло быть честной самой с собой и просто проще и честнее было жить но... порой что-то в ней просыпалось, та самая бунтарка Олька, что с голой задницей и босой показывала преследовавшим их «ментам» средний палец, прижимаясь все плотнее к Валерке... та самая, что никогда не могла не хотела не могла сдерживаться что... просто хотела как хотела сегодня его, лечь на лавку подставив спину, задницу, ляжки под раздирающую вопящую розгу... перезарядиться, перезагрузиться а порой просто кончить – морально, физически... по всякому.
Ольга не была мазохистской.
Она была Ольгой.

...но сегодня она не ожидала увидеть в руках Александра пять ореховых прутьев...

Ё... блин... больно...

ее сердце забилось

Шестьдесят? Семьдесят?

от ожидания наказания она... на секунду как-то растерялась... смотря как Александр ставит на привычное место затертую, заслуженную лавку, как выкладывает на стол неподалеку от лавки розги... буквально чувствуя на своих лопатках взгляд собиравшей клубнику Ани...
...они доехали до дачи молча и, как машина остановилась перед их участком –старая дача в десять соток с домиком, разросшимся садом, плантацией клубники и традиционным картофельно-луково-огуречным полем с неприменными помидорами – Ольга первой вышла, скинув шлепки как всегда на даче и просто за городом, открыла калитку, радуясь сохранившейся в тени утренней прохладе, наслаждаясь свежестью хорошо пролитой несколько дней назад дождем земле, осмотрела грядки... не смотря на уже жарившее солнце тут все равно было ХОРОШО!
Очень хорошо.
После тяжелой недели в общем было в кайф постоять «раком» на грядке и просто походить босой, подышать свежим воздухом, послушать песню деревьев и пение птиц... все это успокаивало, радовало да и просто позволяло сменить обстановку и отвлечься.
Как всегда разделившись – Ольга взяла на себя грядки что нужно было прополоть и проредить, Аню отправили на «ее клубнику» а Александр запустив триммер вступил в вечную борьбу с «зеленым морем» - сегодня они работали молча, словно каждый в своей колбе... каждый со своими ожиданиями и...
- Ложись. – прошло не меньше часа и она успела немного подустать... немного, совсем чуть-чуть и... копаясь на грядках она поглядывала на занятого хлопотами мужа... ожидая... томясь... порываясь подняться, подойти и сказать «накажи меня».
Но это было бы не правильно и не честно и...
- Ложись. – Александр был очень серьезен. Вновь вернулся «майорский рассерженный» взгляд, его решимость и настойчивость, даже злость.
Ольга знала что виновата и знала что заслужила это наказание... не порку а наказание. Строгое, неотвратимое наказание.
Не заставляя мужа повторять третий раз – итак на столе лежало пять прутьев а идти за добавкой до орешника было не далеко – пройдя по дорожке к знакомой... хорошо знакомой лавке, все равно преодолевая с каждым шагом и страх и не желание и слабость и внутреннее не хочу и боюсь и лень и «разяватость» переступая через собственную тень, раздевшись не как утром а... медленнее, гораздо медленнее... легла зная что будет очень кусюче... очень глубоко... очень больно...
Скамья стояла в тени дома, ни с дороги, ни с соседних участков их было не видно – это был уютный, домашний интимный уголок в тени деревьев и запахе свежей скошенной травы... в прохладе и тишине...
Голая... на лавке, ухватившись руками за ее железные ножки, вытянувшись в струну... свесив перепачканные грязные пятки она... она знала... поняла за что будет наказана.

За Аню.
За ее косяк.
За ее наказание.
За то что не позвонила... не сказала..
В назидание.
Чтобы не повадно было...
И чтобы было стыдно.

Аня... так и зависла на клубничной грядке... прекрасно видя лежащую на лавке мать и отца с розгой в руке.
Она знала как больна ореховая розга, она видела как суров и строг отец... она знала что это из-за нее и... это было так дико стыдно... стыдно и унизительно горько... ее щеки, уши пылали не от боли а от стыда... от стыда же она была готова провалиться сквозь землю.

Александр коротко яростно взмахнув ударил в первый раз – гибкая ядовито-жгучая розга впилась... впилась словно зубы в сочный пирог... впилась глубоко прожигая ее задницу, пробив острыми клиньями поясницу... бедра... заставив всю вздрогнуть сжаться... от лопаток до пяток... еще крепче ухватиться за ножки лавки... едва удержав в себе сдавленный крик «Бооооооооооооольнооооооо!» но все равно... предательский, на грани... стон вырвался из ее губ... и... и это был удар без протяга.

Александр решил для себя отсчитать сегодня Ольге шестьдесят пять розг. Пятьдесят за «косяк» а пятнадцать за то, что сказала только утром, а не сразу. Да, возможно строго... даже очень строго и это была не порка, это было наказание... заслуженное строгое наказание.
Наказание для Ольги.
Наказание для Ани.

Когда вторая розга легла рядом с первой и... и это было гораздо! В разы больнее первого! Те же ядовитые зубы глубоко проникающие раскаленными резцами в не успевшую расслабить Ольгину задницу, растекаясь ядом по телу... глубоко в тканях... по ляжкам... в пояснице... разлилась и... ее словно дернули назад, безжалостно выдирая резко и напористо, обжигая огнем... когда упругая гибкая розга протягом рассекла ее кожу... сжавшись, дернувшись она... она не удержала полувскрик что... что гулким эхом отразился в голове... в сердце неотрывно смотрящей за наказанием Ани... все сильнее раскаляя крушащий ее стыд...
Третий удар... четвертый... ядовитые укусы розги по вздрагивающей, вздыбленной пульсирующими стремительно наливающимися красным рубцов заднице Ольга еще терпела... терпела давя в себе яростный крик... крик что все же вырвался не на десятом - больше у нее сдержаться НИКОГДА не получалось – а на пятом ударе... крик что она так хотела сохранить в себе, сдержать, не выдать как Зоя Космодемьянская фрицам тайну но... но это было так глубоко... так больно... это было очень больно!
Одно... она не хотела плакать... она как можно дольше не хотела плакать но и это у нее не получилось долго – сегодня Александр был просто невероятно строг и напорист – когда первая измочаленная розга была отброшена в сторону, первая слезинка скатилась по ее щекам а дальше... дальше как то в раз слезы полились сами себе когда розга впиваясь в раскрасневшуюся, покрытую кровоточащими рубцами задницу, пробивала всякий раз уверенность сдержаться... не кричать... не поддаваться когда вновь и вновь... не равномерно... не размеренно, а яростно, как скоротечная перестрелка – одиночными, короткими или длинными сериями ореховые розги пробивали... просекали... разбивали... взрывали каждую клеточку ее тела, погружая розгу в ее тело на максимальную глубину и... вырывая... с протягом... ее назад...
Ольга не хотела кричать – но... она кричала, дергаясь и извиваясь словно лежа на раскаленной сковороде, сдерживалась и... все равно это было невероятно обжигающе и глубоко... невероятно гибко... яростно... поглощающее.... БОЛЬНО!
Но кричать и вести себя на глазах дочери... дочери что только минувшей ночью получила от нее жесткую порку... было стыдно и... эта чудовищная смесь боли, стыда, желания сдержаться и вопить во все горло... дергаться... подорваться и все крепче вжиматься в грядку, цепляться пальцами и колотить ногами по лавке... желания вытерпеть... не сдаться... не подвести... и быть примером и... все это под пересекающие друг друга, пульсирующие вздувшиеся кровавые рубцы что с задницы переходили на ее ляжки, а вскоре рассекли и ее спину... где лопатки...
Третий... четвертый... пятый... гибкий ореховый прут сменяли друг друга в руке Александра что вместе с новым прутом менял сторону, обходя собравшую все силы чтобы не встать с лавки, чтобы все же громко не кричать и... все же хоть как-то сдерживаться Ольгу
А... Аня... не поднимая глаз, собрав клубнику приступила к ее прополке...
Стыд буквально вгонял ее в землю...
До нее дошло... дошло слезами Ольги... дошло ее примером... дошло ведь отец умел объяснять доходчиво...

...шестьдесят пятый удар был крайним но... очень... очень... пронзительно протяжно затухал в ее теле крайний шестьдесят пятый удар ореховым прутом что поставил яркую, взорванную глубоко-глубоко в исполосованной окровавленной Ольгиной заднице точку... гас... выходил слезами и яростным дыханием из пролежавшей после никак не меньше получаса на лавке Ольги...
Мир... с его звуками... постепенно возвращался... точнее она возвращалась в мир... после дикой скачки на разгоряченной жаром ее тела лавке...
Это было очень больно.
Это было очень честно.

После... умывшись, кое-как натянув шорты... Ольга вернулась к оставленным грядкам, сдерживая стоны что порой выдирали из нее слезы... доделала свою работу, равно как завершила прополку молчавшая как рыба Аня.
Ольга была уверена – о другом и не думала и не хотела – что все это правильно.
Быть честной с собой с обстоятельствами.
Просто быть честной.

... часов в восемь вечера они возвращались домой – долго... сразу после въезда в город началась пробка...
- Опять на «сучем» авария. Рубль за сто авария. – сказал глубоко зевая Александр. Машины ехали очень медленно, а неподалеку от «сучьего перекрестка» они вообще встали. Стояли долго а на горизонте... там, впереди... выли сирены и освещали ночное небо мигалки...
... черный джип со смятой «в мясо» мордой и обломки разорванной на части, переделанной в мини-фургон «пятерки» обломками блокировали полностью проезд через злополучный перекресток. Машины ДПС, скорые, пожарка, автобус «Следственного комитета» мигалками освещали сине-красным заревом небо, инспектора направляли и регулировали движение, пуская в объезд «по встречке» - поток машин ехал очень медленно, позволяя рассмотреть и увидеть разбросанные на весь перекресток обломки... кровь...
Пострадавшего водителя фургона, в который влетел не остановившийся на красный джип увезли в больницу, а сам виновник – мужик в дорогущем пиджаке с окровавленной мордой что едва стоял на ногах, «предьявляя» то одному то другому «представителю власти» твердя одно и то же «Ты чё в натуре не врубаешься кто я? Да я вас всех тут уволю! Менты... в натуре чё... не врубаетесь кто я? Да я вас всех...»

- Бля... – только и подумала Аня... что видела и слышала все в деталях... когда они медленно миновали тот злополучный перекресток...