Форум

Звонок коротко звякнул три раза.
- Это к нам, - насчитал папа Коля. – Степка, наверное, явился. Нагулялся, наконец.
- И опять забыл ключи, - возмущенно сказала мама Люда.
- Вот сейчас мы с этим обормотом и поговорим серьезно, - папа Коля был настроен крайне решительно.
Захлопнув степкин дневник и положив его на подоконник, Николай Сидоров отправился открывать дверь.

Красный и свежий от мороза, проголодавшийся Степан поспешил в комнату переодеваться, пока мама разогревала ужин.

- Давай, Степа, кушай, – как и любая заботливая мама, Людмила Сидорова прежде всего волновалась за то, чтобы сЫночка был накормлен и напоен. Ну, а потом уж и выпороть можно. На сытый желудок. Так и педагогичнее, и для здоровья полезнее.

Пока Степка с аппетитом расправлялся с содержимым тарелок, папа Коля хмуро поглядывал на ненаглядного отпрыска.

- Ну, сын, как в школе успехи?

Степка поперхнулся, вспомнив, что так и не достал из портфеля дневник и, соответственно, так и не уничтожил следы своей катастрофической неуспеваемости.

Проглотив кусок котлеты, пионер Сидоров бодро отрапортовал отцу.

- Все отлично, па! Марь Иванна меня хвалит. – и неожиданно сам для самого себя прибавил, вспомнив, как председатель пионерского звена «Звездочка» Наташа Иванова буквально вчера стыдила его за невыполненное пионерское поручение в виде непокрашенного штакетника вокруг клумбы на школьном дворе. – И на совете звена меня в пример ставят, как лучшего пионера и тимуровца.

(Ещё Степан вспомнил, как третьего дня, вместо того, чтобы проведать по поручению той же Наташи Ивановой заболевшую школьную сторожиху тетю Глашу, купив ей бутылку кефира, пачку печенья «Юбилейное» и пару яблок на выданный Наташей рубль, рванул с Васькой и Гогой в кино, израсходовав казенную наличность.)

- Ну-ну… Хвалят, значит… Молодец… - протянул папа. - А получил в школе что?

Степа, не задумываясь ни на секунду, с готовностью сообщил:

- Две пятерки получил! – настроение после хоккея и сытного вкусного ужина у Степана Сидорова было превосходным, а пионерский долг говорить только правду был позабыт окончательно и прочно.

Через минуту перед глазами несчастного и растерянного Степки красовался его раскрытый школьный дневник, откуда на него, зловеще вытянув длинные шеи вверх, надменно смотрели два жирных красных "гуся", а папин голос грозно и гневно громыхал над головой:

- Лентяй! Врун! Бестолочь! Кроме порки ничего не понимаешь! Остолоп!

- В кого ты такой уродился! – вторила мама. – Папа круглым отличником был, пример всем в классе подавал, а ты, Степан, нас с папой позоришь!

Степан растерянно хлопал глазами, на которые уже готовы были навернуться слезы, отчаянно жалея себя и свою пятую точку, ближайшую печальную судьбу которой он уже предвидел.

- Снимай штаны и марш в угол! – свирепо скомандовал папа. – Пусть тебе будет стыднее стоять без штанов. И подумай о своем безобразном поведении. А потом получишь хорошего ремня.

Степка захныкал, и, медленно стягивая штаны, клятвенно обещал, что вот прям завтра он все-все исправит, и что больше он никогда-никогда, и что он совсем не виноват, а так ну совсем случайно получилось, но больше такого не будет…

В общем, он говорил все то, что во все времена и на всех возможных языках говорят все дети в таких ситуациях. А что им еще остается говорить?

Впрочем, что бы не говорили дети в таких случаях, пап и мам от «справедливого воздаяния» это никогда не останавливало.

В комнате Сидоровых явно пахло ремнем. Да еще каким!

Папа Коля шагал взад-вперед по комнате, то и дело воздевая к низкому пололку руки, едва не задевая люстру, и ругая на все лады несносного отпрыска; мама Люда, будучи совершенно в расстроенных чувствах от школьных успехов сЫночки, капала себе корвалол, запах которого все же не мог перебить витающего запаха ремня; наш же бесштанный герой, торчащий в углу, горестно хныкал (машинально проковыривая пальцем дыру в последнем из нетронутых им углов комнаты), и никак не хотел признавать, что выпорют его сейчас «за дело» и совершенно справедливо, и что никаких обид с его стороны быть не должно и не может быть, пороть его будут сейчас исключительно для его же пользы, чтобы он поскорее исправился… и он продолжал канючить, что это последний-препоследний раз и даже давал честное пионерское…

В этот момент на шум, раздававшийся из комнаты Сидоровых, заглянул понятливый многоопытный педагог Федорович со своим широким солдатским ремнем в руках, а за Федоровичем вплыла, держа за руки Маньку и Петьку, его невестка – тощая особа с крашеными пергидролью волосами и «шестимесячной» завивкой.

Подхватив из рук услужливого Федоровича ремень, папа Коля грозно взмахнул им в воздухе:

- Вот сейчас этим ремнем и получишь за все твои фокусы, оболтус! Обычного ремня тебе мало уже! Не пробирает тебя! И в присутствии Мани с Петей выпорю. Чтобы стыднее было! Может, хоть так до тебя дойдет! Чтобы хорошенько пробрало тебя!

Отчаянно покрасневший Степка начал было упрашивать папу отменить столь строгое наказание в присутствии дошколят Мани, Пети и их мамы, но та, поблескивая голубеньками маленькими глазками, и готовясь к просмотру такого занимательного зрелища, припечатала:

- Ничего нового, чего бы я раньше не видела, я не увижу. Так что нечего тут.

Через минуту наш герой был поставлен на четвереньки, носом в линолеум, и надежно зажат папиными коленями, а широкий солдатский ремень громко и звонко шлепнул по попе.

- Ай! Не буду больше! – взвизгнул Степка, вмиг определив, что этот ремень «кусается» и жжет гораздо больнее уже хорошо знакомого ему, папиного. Зрители были тут же почти позабыты, а ремень продолжал шлепать то по одной половинке попы, то по другой. Степка отчаянно верещал, обещая все-все-все, виляя попой и приседая, что было, впрочем, совершенно бесполезно – опытная папина рука промаха не давала.

- Бооооольноооо! Ай! Паааапочка! Уй! Не будууу бооольше! – громко голосил в слезах Степка, окончательно забыв про стыд от присутствия посторонних, и мысленно обещая себе обязательно-обязательно, немедленно исправиться, завтра же стать круглым отличником и примерным пионером и даже покрасить заборчик возле клумбы …и…и…

Через 10 минут, придав степиной попе здоровый вишневый цвет спелой вкусной ягоды, папа Коля наконец выпустил из зажатых ног вразумленного сына.

- Ну, сын? Теперь ты все понял? Ступай в угол, постой и снова подумай, как нужно себя вести.

- Да, папочка, я больше никогда не буду… - сквозь заунывное завывание ответствовал Степан, размазывая по лицу слезы и сопли.

Зрители двинулись на выход: Манька и Петька - хлюпая носами тоже, но оптимистически подбадриваемые назидательными наставлениями матушки («так будет с каждым, кто не слушает родителей»), шедшей с гордо поднятой головой; замыкал процессию Федорыч, унося с собой возвращенное орудие воспитания.

Немного успокоившись минут через 10, аккуратно потирая горящую попу, Степан, наконец, почувствовал облегчение от того, что все закончено. Ведь действительно же, родители его любят, и наказывают не ради удовольствия, а для того, чтобы он стал лучше. Постепенно, через пару часов на душе ему стало легко и приятно. Папа и вправду наказал его «за дело», и всегда наказывал только справедливо. Ну, а то, что при Маньке с Петькой… Так и действительно, он очень плохо себя вел, шалил в школе, безобразно учился. Зато теперь, он исправится и будет вести себя очень-очень хорошо.

Никаких обид на папу и маму у пионера Степана Сидорова, разумеется, не было, а было чувство благодарности, за то, что они его воспитывают и сильно любят. А порка – ну это дело такое… Если заслужил, значит выпороли. Да и боль уже отступила, а осталась приятная теплота, будто он сидел на теплой уютной печке.

Стоя в углу, Степа размышлял о своей жизни и чувствовал, что все хорошо и замечательно, а на душе ему стало сооовсем легко и приятно.

- Степочка, давай-ка я тебе попу намажу, чтобы меньше болело, – услышал он за своей спиной ласковый мамин голос.

Степа с готовностью терпел, пока мамины прохладные руки мазали его кремом. Это было даже очень приятно. Если мама мажет ему попу, значит его совсем-совсем простили и на него ни капельки не сердятся. А после порки это особенно приятно, когда знаешь, что тебя наказали, но теперь ты уже прощен.

Через полчаса довольный Степан стоял за письменным столом, - сидеть всё ещё он не мог, несмотря на целительную мамину мазь, - и с усердием и охоткой учил уроки.

На следующий день, конечно, Степа изрядно ерзал за партой, но ведь, действительно, когда после порки ерзаешь на стуле, все запоминается куда лучше. «Прав был папа,» – думал Степка, аккуратно выводя в тетрадке:«Класная робота».

А ещё через день пионер Степан Сидоров проснулся совершенно счастливым. Позавчерашняя порка была где-то далеко, но зато он твердо знал, как папа с мамой любят его. Его родители – самые лучшие на свете. Потерев, скорее по привычке, попу, он вскочил с кровати, довольно засмеялся и, быстро собравшись, бережно повязал пионЭрский галстук, а потом (конечно, после сытного завтрака, приготовленного ему мамой) вприпрыжку побежал в школу. Жизнь была прекрасна.

А вы, Читатели, верите?)