Форум

Радости и горести Стёпы Сидорова из 4"В"

Авторы - С.Ф. и я

Знакомьтесь: этого мальчика в синем школьном костюмчике (из которого он несколько вырос в последнее время, - как в длину, так и в ширину) зовут Степа Сидоров, ученик 4"В" класса 125-й школы г.N-cка, ему 10 лет.

Степа невысокого (для своего возраста) роста, плотного телосложения; обычно улыбчивое круглое лицо его сейчас крайне озадачено, и оттого гораздо розовее обычного; уши же (от природы слегка оттопыренные) и вовсе одного цвета с новеньким пионерским галстуком… да, дорогой читатель, наш герой совсем недавно, всего пару месяцев назад, - сразу же, как отпраздновал свой 10-летний юбилей, - вступил в ряды пионерской организации им. В.И. Ленина, и ещё не утратил гордости этим обстоятельством.

- Степка! В снежки играть идешь?! - вывел его из задумчивого оцепенения раздавшийся над самым ухом крик, сопровожденный дружеским тычком в спину, от которого Степка едва устоял на ногах.

Ответить Степка ничего не успел, так как товарищи его умчались уже далеко вперед по коридору, и он лишь грустно посмотрел им вслед.
Дело в том, что Степке в настоящий момент было решительно не до снежков.
Все мысли Степана были сосредоточены лишь на одном: что же он скажет вечером маме и, главным образом, папе, когда вечером они оба придут с работы.

А работали они…стоп! - нет, сначала: а звали их дядя Коля и тетя Люда, - по крайней мере, именно так называли их степкины друзья и одноклассники, хотя соседи по коммунальной квартире звали их просто Колька и Людка.

Познакомились они почти 20 лет назад, еще в школе, куда родители перевели учиться папу…тогда ещё, конечно, не папу, а просто Сидорова Кольку…впрочем, это совсем другая история, не имеющая отношения к нашему повествованию.

Итак: а работали они на заводе «Красный мотор» - папа фрезеровщиком, а мама - учетчицей. Чем занимаются на работе папа и мама, что такое фрезеровщик и что такое учетчица, Степка не знал. Однако, однажды он спросил у мамы и папы, вечером, когда они оба были дома:

- А вы, правда, делаете моторы? Красные?
- Фугасные, - хмыкнув, ответил папа.
- Фугааасные? - недоверчиво протянул Степан; в свои тогдашние 9 он уже знал, что фугасные бывают не моторы, а бомбы.
Но мама (тоже хмыкнув) сказала:
- Фугасные, фугасные... «Летят» потому что с такой же скоростью. Всё, сынок, ступай делать уроки. А то...
Сердить маму и папу Степа, конечно же, не хотел, и тут же отправился делать уроки. Хотя, - конечно же, - уроки делать тоже не хотелось, а хотелось поговорить про фугасные моторы, летающие (в степином понимании) сами по себе со скоростью бомб...

...А причина Степкиной задумчивости, дорогой читатель, была самая что ни на есть серьезная: аж целых две двойки. За один день.
Первую двойку он получил за диктант, который они писали на прошлом уроке. Учительница русского языка, раздавая тетрадки, сказала Степе: "Плохо. Очень плохо, Сидоров.»
Степа раскрыл тетрадь и сразу увидел жирного алого "гуся", красовавшегося под степиной работой.
Диктант назывался "В заснеженном лесу».
На первой строчке страницы корявым степиным почерком было выведено: "В заснежином лису". Три исправления, сделанные красным карандашом, насчитал Степа в этой строке. "Много", - подумал он и принялся считать исправления дальше.
Два раза вместо слова "лес" он написал "лез". По одному разу «лиситца» вместо "лисица", "мидветь" вместо "медведь" и "бирёзы" вместо "берёзы". Слово "заяц" Степан не написал правильно ни одного раза.
В одном слове "очаровательно" Степа сделал целых пять ошибок, написав "ачиравателна", и установив таким образом школьный рекорд. И это не считая "вароны лители ниска", "к вечиру усилелся марос" и "снигири клювали рибину".
Несколько раз Степа пытался подсчитать количество сделанных им и исправленных учительницей ошибок, но, так как арифметика тоже не входила в число его любимых предметов, а пальцев на руках у Степы было гораздо меньше, чем ошибок в диктанте, он всякий раз сбивался, и в конце концов бросил это неблагодарное занятие.
Вторую двойку он получил на уроке природоведения, бодро ответив на вопрос учителя «почему дует ветер":
- Потому что деревья качаются!
Кроме того, он опять забыл заполнить Дневник наблюдений за погодой, а в Дневнике наблюдений за природой написал: "Вчира сасецкая кошка сьела сало каторае я раз-весил на балкони для синитц."

Классная руководительница Степы (да, да, Степа даже в мыслях называл Марь Иванну) именно "классная руководительница" и не иначе), встретив его на большой переменке после русского языка и природоведения, строго пристыдила его:
- Что же это ты, Степан? Как же тебе не стыдно получать двойки? Родители у тебя такие хорошие (Марь Иванна очень хорошо лично знала Степкиных родителей - они все втроём в детстве учились в одной школе, увлекались самодеятельностью и вместе пели хором песню про паровоз, который "спешит и в комунне остановка"). А ты родителей позоришь.
Стёпка опустил глаза и покраснел. Ему было очень стыдно.
- Ты же пионер! - продолжила Марь Иванна. - Как же так, пионер и двойки получаешь? Ты должен серьезно обдумать свое поведение, Степан. Иначе... - строго закончила Марь Иванна и зачем-то дернула Степку за галстук, который был повязан ровно-ровнехонько.
Степке стало ещё стыднее и он ещё больше покраснел и ещё ниже опустил голову.
Марь Иванна неодобрительно покачала головой, и удалилась по коридору, всей своей спиной выражая глубокое осуждение поведения члена пионерской организации Сидорова Степана.

Степан тяжело вздохнул и принялся обдумывать свое печальное положение.
"Одна двойка - это ещё так сяк. Родители поругают и поставят в угол - постоять, подумать над своим поведением и сделать должные выводы. Но две двойки... Это, конечно, порка."

Да, да, читатель, дома Стёпку наказывали поркой. Ремнем. Нет, его не били, конечно же, но если он совершил совсем уж что-то из ряда вон, чего никак нельзя совершать, его наказывали. Стёпка снимал штаны, папа зажимал его голову между коленей и очень больно воспитывал ремнем по голой попе.
Стёпка, конечно, понимал, что наказывают его справедливо, "за дело", но всё равно порки он страшно боялся, пытался всячески ее избежать, даже, бывало, путем вранья, вырывания страниц из дневника, затирания ластиком двоек и замечаний, даже заведения второго "запасного" дневника (а учился Степан прямо скажем, не ахти), но, как правило, это было бесполезно.
Все "художества" сына родителям так или иначе становились известны.

"Что же делать? - мучительно думал Степа. - Сказать или не сказать?"
Он уже почувствовал, как зачесалась, зазудела попа, по которой должен будет очень скоро прогуляться ремень.
Первым побуждением Степана было вырвать злосчастную страницу из дневника прочь и даже сжечь ее на заднем дворе школы, для надёжности развеяв в воздухе пепел.
Но тут Степкин взгляд упал на сьехавший набок, в результате дерганья Марь Иванны, красный галстук, и Степана Сидорова, члена пионерского звена "Звёздочка", посетила ужасная мысль:
"А вдруг меня исключат из пионеров за такой скверный поступок? За плохую учебу? Какой позор! Уж лучше порка, чём это" - подумал пионер Сидоров Степан Николаевич.

Приняв трудное решение, Стёпка мужественно решил идти домой и во всем признаться родителям.
"Буду терпеть, как партизан на допросе в гестапо. Ни за что не закричу!" - пообещал себе мальчик, забыв, впрочем, что обещание это он нарушал каждый раз, и слушателями воспитательного процесса, а часто и зрителями, становились соседи по коммуналке.

Придя домой, Степан первый делом развязал и снял новенький пионЭрский галстук, и аккуратно повесил его на спинку стула. Полюбовавшись со всех сторон красным атласным треугольником ткани и законно погордившись своей принадлежностью к всесоюзной пионерской организации, Степан подумал:
"Настоящий пионер должен всегда говорить правду. Вот придут родители, сразу так и скажу - папа, я получил 2 двойки, я виноват и заслужил наказание. Выпори меня. Вытерплю мужественно порку, без единого звука. Сейчас пообедаю, а потом засяду за уроки и выучу всё-всё-всё. И природоведение и русский язык".

Вымыв руки и переодевшись, Стёпка достал из холодильника сковородку с макаронами и котлетами, огурец, помидор, хлеб из хлебницы и понес все это на кухню.
Подогрев содержимое сковородки, Степка прямо на кухне принялся с аппетитом уплетать оное, - не забывая, конечно, закусывать его хрустящим огурцом и сочным помидором, - и нисколько при этом не заморачиваясь такими условностями, как тарелка.
Степка, - со полнотой, на которую способны лишь юные, - почувствовал, что жизнь не так уж и плоха, и дурное настроение, терзавшее его ещё со школы, стало постепенно проходить.

Вместе с этим, его вдруг посетила мысль: а так уж ли необходимо сейчас же после обеда садиться за уроки? Пока светло, можно и погулять на улице с ребятами, поиграть в хоккей. Вечером придут родители, будет неприятный разговор и порка. И после этого он сядет учить уроки. Недаром папа всегда говорит: "Тебя, Степан, как выпорешь, так ты сразу все понимаешь и запоминаешь куда лучше". Вот как раз и уроки лучше выучатся после порки, раз так.

Тут Степке вспомнился висящий на стуле пионерский галстук, и он подумал, что дал себе обещание делать уроки сразу после обеда, а настоящий пионер всегда должен держать слово. Тяжело вздохнув, Степан сложил грязные тарелки в раковину и решил идти и сейчас же садиться за уроки. Вот только как доделает машинку из конструктора, которую не успел доделать вчера, так сразу и сядет... Так ее делать всего полчаса. Сто раз ещё все успеет выучить.

И все было бы хорошо, дорогой читатель, да вот незадача. Как раз в этот момент через открытую форточку до него донеслось: "Стеееепкаааа! Айда в хоккеееей!"
Пионер Степан Сидоров представил себе залитый льдом, блестящий каток и поспешил в свою комнату - одеваться. Стараясь не глядеть в сторону висящего на стуле пионерского галстука, мальчишка быстро оделся, прихватил клюшку и, гулко хлопнув входной дверью, побежал на улицу.
Несколько часов игры в хоккей прошли так замечательно и здорово, что Степан и не заметил, что уже совсем стемнело. Когда шайба уже окончательно перестала виднеться на льду, ребята стали расходиться по домам.

А мы, уважаемые Читатели, вынуждены с сожалением констатировать ещё один пренеприятнейший и печальный факт. За время веселого времяпровождения в виде игры в хоккей, воспоминания Степана о том, что совсем недавно он стал пионером и должен (впрочем, не будем перечислять - думаем, что часть из вас и так помнит, что должен юный пионер, а кто не знает, тот может обратиться за помощью к Гуглу)....

В общем, Степа Сидоров совершенно позыбыл о том, что он, юный пионер, член пионерского звена "Звёздочка", должен; священный образ треугольного кумача полностью выветрился из его памяти, и Стёпка твердо решил родителям о двойках ничего не говорить, а попытаться незаметно (может мама и папа будут на кухне?) извлечь из портфеля дневник, пробраться с ним в уборную, вырвать злополучную страницу, разорвать ее на мельчайшие кусочки и спустить в унитаз.
_____________________

…Николай и Людмила Сидоровы, сидя за столом на кухне их большой и дружной коммунальной квартиры, озадаченно и растерянно смотрели друг на друга. Перед ними на столе лежал раскрытый степкин дневник, где красовались две жирные "пары".

Дневник был извлечён из портфеля мамой, в ходе проверки степкиного портфеля на предмет недоеденых остатков взятого из дома утром "обеда".
После находки однажды в портфеле сына остатков зачерствевшего хлеба и заплесневелого сыра, а также огрызка от яблока, которые провалялись там около недели, мама теперь каждый день заботливо интересовалась, все ли в школе доел сЫночка, а если сЫночки на момент прибытия с работы родителей не было дома, она проводила ревизию портфеля с целью обнаружения там остатков недоеденого "обеда".

- Что же делать со Степаном, Коляша? Совсем он от рук отбивается. В учебе скатился, общественной работой не интересуется и не хочет заниматься. Две двойки принес! – мама в ужасе прижала руки к вискам.
- Что-что! Выпороть хорошенько! Сразу за ум возьмется. – решительно стукнул кулаком по столу папа. – Я в его годы… - Он закатил глаза к потолку, вспоминая, чем же он занимался, будучи в возрасте Степана. – Да я в его годы был юным тимуровцем, ходил в кружок юного туриста, юного шахматиста и шашиста, авимоделирования, клуб филателистов и филуменистов, занимался хоккеем, баскетболом, гандболом, футболом и общественной работой. И при этом отлично учился! Вот!

Мама наморщила лоб, припоминая такие замечательные папины достижения, но вспомнила почему-то только, как давала своему однокласснику двоечнику Кольке, сидящему с ней за одной партой, списывать, и как его родителей постоянно вызывали в школу за битые стекла и исписанные неприличные словами парты, после чего Колька заметно ерзал на стуле.
К счастью, ей вспомнилось совместное хоровое пение в кружке самодеятельности песни «про паровоз», и она с готовностью закивала:
- И еще в кружок самодеятельности успевал ходить!
- Да. И самодеятельность. И при этом отлично учился. – снова подчеркнул папа. – А этот оболтус… Ремня он просит, вот что!
- Но мы же порем… - растерянно проговорила мама.
- Значит, мало порем, Людасик. И слабо. – решительно отмахнулся папа. – Меня пороли гораздо чаще, дольше и сильнее. И видишь, добился всего в жизни. А те, кого не пороли, инжинеришками чахнут, или, вообще, хуже того, в музыканты подались, на скрипках и пианинах играют, мямлями выросли. А мы мужика с тобой растим, Людасик. Да это и полезно - выпороть. В конце-концов, мужик должен уметь терпеть боль. В жизни пригодятся. Ему ещё в армию идти.

В этот момент на кухню явилась соседка по квартире Изольда Варфоломеевна и, пронзительным фальцетом, начала возмущаться, что их сын Степка постоянно пользуется ее унитазным "кружком", висящим, как и остальные, в общей уборной.
Проявив весь свой дипломатический такт и кое-как уладив конфликт, Сидоровы выпроводили шумную надоедливую соседку из кухни, и в узком кругу продолжили семейный педагогический совет.

- В общем так, Людасик. Пусть постоит Степан в углу, обдумает свое безобразное поведение. Да и мозги ему прополоскать хорошенько нужно, чтобы до него дошло, что вести себя так просто недопустимо. А потом – выпороть очень крепко. И снова в угол. Пусть этот… рефлекс вырабатывается, что так делать нельзя. Этого… как его… Павлова. Который собачек дрессировал.
- Что-то до сих пор не выработался... – недовольно себе под нос пробормотала мама и уже вслух добавила: - Но, Коляша, Степа портит уже третий угол в комнате. Он же, стоя там, дыры в стенах ковыряет. Очень нелепо, знаешь ли, смотрятся репродукции Васнецова и Репина на такой высоте…
- Ну так поставь его попой к углу, а не лицом, – раздраженно отмахнулся папа.
- Но тогда же он будет телевизор смотреть. Что же это за наказание такое – просмотр телепередач?
- Телевизор можно выключить… - предложил папа.
- А нам тогда что делать? В выключенный телевизор смотреть? У нас кто наказан – Степан или мы?
- "Товарищ прапорщик, можно телевизор посмотреть? Можно, только не включать!" - хохотнул папа, процитировав старую затертую армейскую шутку, но тут же нахмурился, вспомнив о стоящей перед ним сложной педагогической задаче.
- Пусть тогда в середине комнаты стоит. Попой к телевизору. И думает.
- Ну уж нет. Мы только недавно новый линолеум постелили. Он в нем ногой дыру станет ковырять, если рядом стенок не будет. На пол, что ли, потом репродукцию клеить? – решительно возмутилась мама.
- Людасик, давай с Федоровичем посоветуемся. Он и детей вырастил и двух внуков растит уже. Уж у него побольше нашего опыта будет.

Через минуту на кухне за столом сидел словоохотливый пожилой Федорович, коллега Николая по цеху и сосед по коммунальной квартире.
- Чего тут думать. – выслушав растерянных Сидоровых, умудренный опытом педагог вмиг разрешил проблему. - Для начала в угол поставить. Пущай подумает. А руки за голову. В углу положено стоять с руками за головой. С голой попой. Классика! – мечтательно и довольно причмокнул губами Федорович. – А потом выпороть. Да и при других огольцах. Для усиления стыда. И снова в угол. Пусть опять подумает. Чтобы проняло хорошенько. Лучше запомнится. Вот хотя бы при моих Маньке и Петьке выпороть. Пороть очень полезно в присутствии лиц противоположного пола. Так еще стыднее будет. И еще лучше запомнится. И моим будет полезно лишний раз поглядеть, что вот с такими неслухами бывает. И ремень я вам свой дам. Солдатский. Тяяяяжеееелый такой. Вырос Степка уже из твоего ремня, Колька. Построже ему ремень требуется.

Николай и Людмила Сидоровы переглянулись и пообещали рассмотреть предложенный многоопытным Федоровичем вариант.
Да, уважаемый читатель, они были в совершеннейшей растерянности. Привычный ИМ метод воспитания сколь бы то ни было положительных результатов никак не давал.
- Может быть, Степан уже вырос из обычной детской порки и его следует наказывать более строго? И, действительно, обычный ремень его уже не пробирает? И следует усилить наказание стыдом? - раздумчиво проговорил папа Коля.
- Ну не знаю, Коляша... Не слишком ли это строго? - мама Люда была человеком добрым и, как всякая хорошая мама, конечно же, жалела сына.
- Строгость в воспитании никогда не помешает. Кашу маслом не испортишь. Впрочем, дадим Степану последний шанс. А если... - папа многозначительно постучал пальцем по ремню, вдетому в шлейки брюк. - уж тогда и советы Федоровича пригодятся.

/окончание следует/