Форум

Нет повести печальнее не свете...

В соавторстве с С.Ф.

Авторский музыкальный Ex libris. Спасибо г-ну Эдмунду Мечиславовичу Шклярскому за чудесную музыку. Видеоряд к этому рассказу мы с Соавтором увидели именно так.

— Гарик, Ну я тебя прошу, сходи уже, забей эту дырку в заборе. Отец придёт — стемнеет, при фонаре ему, что ли, забор чинить? Да и уставший он будет, как обычно. Сегодня соседи новые въезжают, Гера будет к ним, как к себе, домой ходить.
— Мам, ну, ты же знаешь, отец терпеть не может, когда его инструменты без него берут.
— Я папе говорила уже 2 раза, не буду же еще раз говорить … — извинительно проговорила мама... — Ты же знаешь эту попрошайку: ровно через пять минут у них будет из себя голодную корчить…

(Попрошайка Гера, — услышав, что речь зашла о ней, — приняла ещё более горестный вид под столом: за все полчаса, что мама «крутила» котлеты, ей не обломилось ни кусочка; терпение ее подходило к концу.)
Гарик вздохнул и отправился в гараж.
— Гера, Гера, ко мне, — без всякой надежды на удачу позвал он от двери собаку.
— Иди, — засмеялась мама. — Уйдёт она от котлет с кухни, как же…

На душе у Гарика было скверно, но повода отвертеться не было.
Нужного размера доска в гараже у хозяйственного отца, разумеется, нашлась.
Прежде, чем взять ящик с инструментами, Гарик внимательно запомнил расположение и самого ящика на полке, и инструментов в нём: отец беспорядка не терпел, тем более в своей «епархии». За вторжение в нее можно было нехило огрести, если отец будет не в духе.
Вся работа заняла не более получаса — качественная заплата красовалась в заборе, — теперь упитанной Гере на соседскую половину участка было не проникнуть. По крайней мере, отсюда.

— Всё, мам, сделал, — отчитался Гарик, войдя на кухню, и усмехнулся: Гера под столом изображала близость к голодному обмороку. — Мам, ну, дай собачке кусочка, помирает, котлет просит, — перефразировал он известную киноцитату.
— Ты сам дай ей. Я только что давала. Я, Гарик, если честно, опаздываю. Кабачки на гарнир дотушиваю и полетела: Галина просила сменить её пораньше сегодня. Отец к десяти сегодня вечера придёт, пожарь ему котлет и кабачки погрей, хорошо?
— Хорошо, мамуль! — нарочито бодро сказал Гарик и чмокнул маму в щеку.

Самому себе признаваться было тошно, в свои 14 он не любил «оставаться» с отцом, когда мама была на ночном дежурстве или «сутках», как по графику выпадало.
Тем более, сегодня. Когда вычислить, что к его инструментам прикасались, для отца труда не составит в любом случае: дыра-то в заборе не сама собой заделалась. А на гипотетического альтруиста «дядю Васю» практически ничего не спишешь.

Гарик вышел во двор, и через штакетник увидел на соседской половине грузовик.
Полная женщина в ярком летнем платье неприятным фальцетом громко говорила кому-то:
— Вера, всё! Иди знакомься с окрестностями! Сейчас обчихаешься мне тут от всей этой пыли, без тебя всё занесем и распакуем основное.
Кому это женщина говорила, то есть, Веру, Гарик не видел.
Спустившись с крыльца, он направился к калитке, но почти сразу же развернулся и подошёл к забору:
— Здравствуйте! Может, быть, вам помочь? Меня зовут Гарик, я живу, — и кивнул головой в сторону своего крыльца.
Женщина обернулась:
— Здравствуйте, молодой человек! А меня зовут Нина Алексеевна, а это моя дочь Вера.

Женщина посторонилась, и Гарик увидел до того закрытую крупногабаратной фигурой матери худенькую светловолосую девочку. Изящная тростиночная фигурка, длинные светлые волосы, рассыпанные по плечам. И огромные зеленые глаза. По сравнению с долговязым Гариком, она казалась совсем миниатюрной.

— Гарик, у меня к вам просьба: выгуляйте мою дочь, пока мы будем разгружаться и распаковываться. Познакомьте её с местными достопримечательностями…Видите ли, она у меня аллергик…
— Мама! — раздалось возмущенное позади «Дамы», как сразу мысленно «обозвал» её Гарик.
— С удовольствием, — сказал Гарик, и, тут же, сам себе удивившись, широко улыбнулся девочке. — Я Гарик, а вы Вера?
— Через забор знакомиться плохая примета, — хмыкнула девчонка, чем понравилась Гарику ещё больше. — Ну, что, встретимся на сеновале, — продолжила она, направляясь к своей калитке.
— Вера! — возмущенно крикнула в спину дочери Нина Алексеевна, но та и ухом не повела, уже выскакивая за калитку.
— Может, перейдем на ты? — насмешливо спросила Вера.
— Я —за! — немного смутившись, но обрадовавшись, ответил Гарик.
Несмотря на иронический тон девчонки, он на удивление чувствовал себя рядом с ней свободно, спокойно и уверенно.
— Гарик, возьми Геру с собой! — раздалось с крыльца Гарика. — Она половину фарша всего уже слопала, пускай пробежится! — и дверь захлопнулась, отрезав обжоре Гере путь обратно на кухню.
— Гера, ко мне! — грозно скомандовал Гарик; собака не пошевелилась. — А то бегать заставлю! — уже ласково продолжил он.
«Угроза» подействовала: Гера потрусила калитке.
— Какой же ты хороший! — Вера тут же присела на корточки и обняла собаку, и, не давая Гарику возразить, засмеялась: — На собак у меня аллергии нет, попрошу без паникерства.
— Только это не он, а она, — поправил Гарик: — Ошиблись с полом, — он еле заметно покраснел. — Сначала был Геракл — такой широкоплечий и могучелапый щен, а теперь вот Гера.
Вера засмеялась.

…Было около 8-и вечера, когда они вернулись обратно, обозрев местные "достопримечательности", самыми яркими из которых была руина старой водокачки и болото, куда всем детям ходить было строго-настрого запрещено под страхом "смертной казни". Все хорошо помнили жуткий случай, когда одну девчонку чуть не засосало. Но Гарик не смог удержаться, чтобы не повести Веру к болоту. Уж больно красивые цветы росли около него. Сорвав несколько, Гарик, стесняясь, протянул их Вере.
— Я бы тебе больше нарвал, только жалко. Пусть растут.
— И не надо больше , — совершенно серьезно ответила Вера.

Веру, теперь уже бывшую «городскую», больше всего привлекала «зелёная экзотика»: сто лет нечищенный, заросщий ряской пруд в местном, как не без юмора называли его аборигены, ЦПКиО, при входе в который жирная белка профессионально собирала дань с визитеров (белку Вера хотела уже удочерить, Гарик еле отговорил, поклявшись, что это неприкосновенный талисман всего ПГТ)…

Но если бы его спросили, — Гарик бы не вспомнил бы всего, чем они «любовались» в течении почти пяти этих часов: он-то любовался этой чуть взбалмошной, но такой непосредственной девчонкой, с которой ему было так легко и просто. Кроме того, его очень воодушевило, что семья Веры приехала сюда не на лето, «а может быть, даже навсегда», как сказала Вера, — а это значит, что они будут учиться не только в одной школе, но и в одном классе: случайно выяснилось, что по удивительному совпадению, родились они в один год, один месяц «и даже почти в один, если убрать одну единичку», как сказала Вера: Гарик 1-го, а Вера — 11-го числа.…Вера болтала, смеялись, а Гарик просто любоваться ею.

…Гарик галантно распахнул перед Верой её калитку:
— До завтра, сударь! — смеясь, поклонилась Вера.
Гарик хотел было в ответ «приложиться к ручке» барышни, но барышня, чуть привстав на цыпочки, звонко поцеловала его в щеку, засмеялась и побежала от калитки к своему крыльцу. Гарик восторженно посмотрел ей вслед, чувствуя, как начинает пылать, заливаясь краской лицо.

… Как только они прошли на свою «половину», вся радость и чувство покоя испарились; Гера тут же взялась печально вздыхать над пустой миской. Гарик, порезав ей пару сосисок, сел за столом на кухне. Противное чувство тревоги разрасталось.
Темнело, но вставать и зажигать свет не хотелось…
Послышался звук открываемой двери. «Блин, котлеты-то!» — спохватился Гарик.
— Пап, ты? Сосиски с кабачками по-мамчиковски будешь?
— Как-как? — спросил возникший в дверном проеме кухни отец.
— Ну, по-маминому, — стушевался Гарик.
Гарик, торопясь, бросил сосиски на сковороду и начал все разогревать, пока отец пошел переодеваться.

"Вроде он нормальный сегодня, не злой. Может и "инструменты" сойдут без последствий", - с надеждой подумал он.
Через пару минут вернулся отец с книжкой в руке и сел за стол, молча уткнувшись в книгу.
— Пап, а у нас за стенкой новые соседи. Девочка у них. Моего возраста. Красивая очень.
Отец оторвался от книги и пристально посмотрел на Гарика.
— И?
Гарик стушевался.
— Ну... Просто...
Молча поглядев на сына еще несколько секунд, отец снова принялся читать.
Десять минут прошло в молчании. Гарик стоял у мойки и машинально тер ее тряпкой, ожидая, когда можно будет помыть посуду.
Наконец отец доел, сунул книгу под мышку и вышел из кухни. Гарик принялся мыть посуду. Хлопнула входная дверь. Он облегченно выдохнул. "Наверное, пошел с соседями знакомиться".

Уже окончательно успокоившись, Гарик сидел у себя в комнате, с головой погрузившись в очередной детектив Чейза, когда дверь открылась. Подняв голову, он увидел отца.
— Где ты был сегодня, когда гулял с соседкой?
— Нигде... Просто... Гуляли...
— Где ты бы, я спросил, - ровно повторил отец.
— Ну... по окрестностям ходили... К водокачке...
— Еще!
— Да и нигде больше...
— Я задал вопрос. Не слышу ответа. Где ты был?
В голове у Гарика металось: "Что? Чего он? Болото? Откуда узнал? Ах, болван! Я же не сказал Вере, чтобы она молчала про болото! Она нечаянно родокам проболталась! От них и узнал! Ах, черт! Черт! Черт! Что теперь? Признаться или нет? Признаюсь, — выпорет за болото! Не признаваться?"
Как всегда, перед поркой, Гарик почувствовал, что зад уже начинает гореть. По спине побежали мурашки.
— Где? Ты? Был? Сегодня? — холодно отчеканил отец, впечатывая в сына каждое слово.
Гарик сглотнул, молча глядя, как кролик на удава, на отца, не в силах ничего произнести.
— Снимай штаны. И стал!
Отец вышел.

Руки мальчика затряслись, тело вдруг перестало слушаться. Усилием воли он заставил себя встать. Трясущимися руками начал расстегивать джинсы.
"Вера!!!! Она же услышит!!! Стыд-то какой!!! Она поймет!!!" — ударила обухом мысль. "Не буду орать! Смогу! Ох, бля... Не выдержу! Ой, как стыдно!!!"
Руки двигались, будто не подчиняясь голове и живя своей жизнью. Гарик наконец-то расстегнул джинсы и вместе с трусами опустил их до колен. Обреченно вышел на середину комнаты. Стал спиной к двери и опустился на колени и локти. Уткнул голову в ладони, закрыл глаза, без конца повторяя, как мантру. "Не орать, не орать, не орать..."
Вернулся отец. Стоит молча. Мальчик физически ощущал его тяжелый взгляд на себе. Он почувствовал, как лицо заливается краской стыда от мучительной унизительности своего положения. По коже побежали мурашки. Было так тихо, что Гарику казалось, что он слышит его дыхание и звук легонько помахивающего в воздухе ремня.

Отец подошел к нему, переступил одной ногой и Гарик почувствовал, как крепкие ноги сильно сжали его ребра. Как всегда в этот момент, он инстинктивно дернулся. Хотел было в отчаянии попробовать умолить отца не пороть, но из уст прошелестело только тихое: "Паааа".
— Значит, нигде не был... Посмотрим...
Время замедлилось, и Гарик отчетливо услышал и почувствовал всем телом взмах ремня вверх и его полет вниз. А потом оглушающе громкий удар и десяток раскаленных шершней с размаха впились в его кожу. Чудом Гарик не заорал, а только замычал. Наверное, потому что в глазах вспыхнуло лицо Веры.
Еще! Еще! Еще!
Удары начали сыпаться быстро и без остановки, и после пятого-шестого Гарику стало уже все равно, кто и что будет слышать.
"Папочка, не надо!!!! Пожа...!!! Больно!!!! Ай!!! Папочка!!! Я понял!!! Не буду!!!! Больно!!!Никогда!!! Оу!!! Аааа!!!"
Слезы лились градом, Гарик дергался и крутил задом, как мог, со стороны в сторону, что, впрочем, было совершенно бесполезно.

Ремень остановился.
— Что никогда?
— На болото... не... буду... ходить... никогда... - прорыдал Гарик.
— Да неужели?
— Папочка, любимый... Не надо пороть... Я все понял... Пожалуйста, прости... Не надо пороть... Там... Вера...услышит...
— Вера на уме?
Тресь! Тресь! Тресь!
К полтиннику Гарик уже орал и бился в совершенной истерике, не в силах выговорить ни слова. Просто неконтролируемый непрекращающийся единый звук "Аааааа!!!!!", пока в груди не заканчивался воздух, и тогда он судорожно в секундный перерыв между ударами втягивал в себя новую порцию, чтобы снова выбросить его вместе с криком-воем.
Гарику казалось, что это будет продолжаться вечно, и Вера давно вылетела у него из головы. Зад горел таким диким огнем, будто на него вылили черпак раскаленного олова и ему казалось, что там давно все в крови.
Сколько уже ударов? 80?
Он не выдержит! Сейчас умрет! Прямо сейчас!
Наконец отец остановился. Ноги его разжались, и обессиленный Гарик свалился на пол, судорожно громко рыдая.
Отец швырнул ремень к лицу Гарика и молча вышел из комнаты.

Сколько прошло времени, Гарик не знал. Время остановилось в пульсирующей, живущей своей жизнью боли.
Еле слышно подошла Гера, ткнулась мокрым, холодным носом в щеку и замерла, тихонько посапывая… Рыдания постепенно прекратились. Гарик медленно поднялся, медленно натянул трусы, и, вышагнув из сбившихся к щиколоткам джинсов, побрел на кухню. В дверях замер: за столом сидел отец, перед ним стояла бутылка коньяка, тонкие, длинные пальцы небрежно держали коньячный стакан. На мгновение взгляд Гарика задержался на этой красивой руке, "руке музыканта".
Неожиданно для него самого, губы Гарика искривились в усмешке, он тут же повернулся и, сделав шаг, открыл дверь в ванную комнату.
— И почему в таком виде? — почти лениво, с еле заметной издевкой, бросил ему в спину отец. — Нравится без штанов?
Гарик захлопнул дверь ванной и прислонился к холодному кафелю. Слезы опять подступили к глазам; он еле-еле сдержался.
Пить хотелось нестерпимо.
С трудом оторвав тело от стены, шагнул к раковине, открыл кран и, прильнув губами к струе, пил, пил, пил и пил...

…С трудом раздеваясь, Гарик подумал: "Ну, и чёрт с ним, что ледяной…"— газовая колонка была на кухне, но не идти же её включать, "через отца"…
На удивление душ показался не таким уж холодным. Под упругими его струйками Гарик начал окончательно приходить в себя.
И тут он ВСПОМНИЛ: Вера!
Обожгло, захлестнуло стыдом; рывком выпрыгнул из ванной, ударившись об раковину.
Как слепой котёнок, ткнулся в стену, в закрытую дверь, опять в стену, наощупь сорвал с крючка полотенце, вжался в него лицом и снова, но уже беззвучно, разрыдался.
… Дверь резко дернули снаружи.
— Ты, что, уснул там? — как будто над самым ухом раздался холодный голос отца.
Гарик оторвал лицо от полотенца, глубоко вдохнул и на выдохе произнес:
— Сейчас…выхожу.
…Стараясь как можно тише, не щелкая, Гарик передернул тугой шпингалет, распахнул дверь и вышел в коридор; отца в коридоре не было.
— Штаны с пола там не забудь поднять, — раздалось уже откровенно-язвительное со стороны кухни.
Но Гарику как-то сразу, в один-единственный миг стало всё равно.
Стараясь ступать как можно осторожней, он прошел через гостиную к себе и прикрыл дверь.
Поднял джинсы, положил их на стул, — касаться их почему-то было неприятно, — затем откинул покрывало с кровати, лег на живот и тут же провалился в какое-то забытье, уже не услышав, как открыв носом дверь, в комнату зашла Гера. Дверь за ней бесшумно закрылась.

— Явилась — не запылилась! — со шваброй наперевес Нина Алексеевна встретила дочь на пороге гостиной. — Мы целый день с отцом в мыле, разбираемся-расставляемся, хоть помощников нанимай, а тебя носит неизвестно где!
— Мам, ты уже определись: или у меня аллергия, или тебе опять поскандалить захотелось. Моя какая комната— правая или левая?
— Левая…Миш! Миша! Ты ж послушай, как она разговаривает с матерью!
Вера хлопнула дверью за собой. "Началось!" — шум за дверью набирал обороты. Вдруг дверь открылась, и на пороге появился отец:
— Вера, с матерью так не разговаривают. Болталась целый день где-то, приходишь, хамишь…Есть будешь? — без всякого перехода спросил он.
— Нет! — почти прокричала Вера.
Дверь захлопнулась. "Принцип ребенок должен быть одет-обут и сыт соблюден. Хоть транспарант в комнате вешай," — подумала девочка.
Дверь снова открылась.
— Вера, мать имеет право знать, где была ее дочь целый день!
Какая-то усталость сразу, вдруг, навалилась на неё, но девочка постаралась ответить как можно спокойнее:
— Мам, мы с Гариком ходили по окрестностям. Мы до болота дошли. Если б ты видела, как там красиво…
— Миша! Они полезли в какое-то болото! Ты слышал?!! — мать устремилась из комнаты
— Ма-ма! Уймись! Мы только дошли до него, не идиоты же мы, чтобы лезть в топь!

"Бесполезно…" — Вера встала с кушетки, притворила дверь и стала распаковывать свои вещи. Шум в гостиной понемногу утих, и к Вере постепенно начало возвращаться ощущение странного ещё для неё, какого-то радостного покоя — точь-в точь то же ощущение, как тогда, когда они стояли с Гариком у кромки болота, на уже мягковатой земле и смотрели на лужайку, усыпанную разноцветными яркими цветами… Вера обернулась, поискала глазами и увидела начинающий увядать букетик Гарика.
«Ой, в воду же поставить надо!» — спохватилась она.
Из одной из коробок извлекла аляповатую вазочку, подарок мальчишек-одноклассников на 8 Марта («Сойдет!» — торжествующе подумала она: уж очень не хотелось идти просить сосуд у матери), и отправилась на кухню налить воды.

В гостиной незнакомый высокий мужчина, разговаривал с отцом. Вера тихо поздоровалась, проходя мимо, и подумала, что это, должно быть, папа Гарика: сходство было очевидным. Мужчина кивнул в ответ.
Наполнив вазочку и проходя в комнату мимо них, Вера вдруг поняла, что этот красивый высокий мужчина ей, явно, не симпатичен: от него как будто веяло холодом, — тогда как от Гарьки (Вера поймала себя на том, что впервые так назвала его), — при всем их внешнем сходстве, — исходило только тепло, и, удивительным образом, она ощутила его снова — здесь и сейчас.
…Цветы в вазочке на подоконнике начали на глазах оживать, и Вера всё время поглядывала на них, продолжая разбирать и раскладывать вещи.
…Внезапно из-за стены, со стороны соседкой половины, послышались какие-то крики, и, только Вера успела подумать о том, что это включили, наверное, телевизор, как крики стали громче, и…
И в этот момент она со всей ясностью УЗНАЛА голос!
Узнала и похолодела.
Голос — голос тот же, только…
На какие-то мгновения всё стихло, и Вера опять услышала ГОЛОС — умоляющий, захлебывающийся: "Папочка, любимый… Не надо пороть… Я всё понял… Пожалуйста, прости… Не надо пороть…Там…Вера…Услышит…"
И — сейчас же — другой голос — жёсткий, холодный, безжалостный: "Вера на уме?"
…Крики, удары, задыхающийся, умоляющий ГОЛОС, — всё слилось в один непрекращающийся звук, страшнее которого, казалось, не было ничего.
Вера, оцепенев, обхватив колени руками, сидела на кушетке, вжавшись стену, из-за которой доносился этот нескончаемый ЗВУК, и ей казалось, что она превратилась в один сплошной нерв, который — сейчас, вот-вот — не выдержит и разорвется.

Внезапно всё стихло.
Наступила тишина.
Вера продолжала сидеть, не шевелясь.
…3а окном посветлело.
Руки Веры отпустили колени, она медленно сползла с кушетки, почувствовав, как ноет одеревеневшее тело.
Подошла к окну, бережно переставила вазочку с цветами на тумбочку, и стала выбираться во двор.

Гарик проснулся. За окном светлело. Хотелось пить. Господи, как же хотелось пить…
Пристроившая на самом краюшке кровати Гера внезапно подняла голову в сторону открытого окна. Гарик обернулся. И увидел Веру: тихонько бормоча что-то, она карабкалась в окно.
Не успел он ничего подумать, как Вера, спрыгнув с подоконника, подошла к нему, села у изголовья на пол и обняла его голову руками.
— ....Я слышала вчера...Тебя отец бил?
Мальчик уже хотел было огрызнуться в ответ, и обычное "Тебе какое дело?" чуть не сорвалось с его языка. Но взглянув на Веру, он неожиданно для себя тихо произнес:
— Да…
— За что?
Гарик помолчал.
— Виноват был.
— Скажи мне, в чем? В чем можно быть таким виноватым, чтобы так бить?
— Виноват был, — как-то тупо повторил Гарик.
— Он тебя часто бьет?
Гарик молчал. Потом выдавил:
— Так себе.
— Больно?
Мальчик отвернулся, потер глаза, стараясь убрать из них несуществующие соринки.
— Так себе.
— Ну, что ты повторяешь одно и то же? А мама?
Молчание.
— Гарик, не молчи!... Гарик!… А мама?…
— Мама — нет, конечно... Не знаю…значит, так надо, наверное… Я его люблю. Ты не презираешь меня за это?.. И за то, что я кричал? Как маленький...
— Гарька, я люблю тебя, — тихо-тихо произнесла девочка.
— И я, — так же тихо ответил мальчик.
Приподнявшись локтями на подушке, он обнял её, уткнувшись лицом в худенькую ключицу.
…Сколько прошло времени,они не знали.
Очнулись от звука шагов в полной тишине — из соседней комнаты через гостиную. Шаги затихли.
Вера провела рукой по щеке Гарика. Он коснулся губами ее руки.
— Ещё успеем нацеловаться, — задорно шепнула Вера. Гарька улыбнулся, и, не прекращая улыбаться, смотрел, как она, тихонько ойкая, вылезает в окно.