Форум

Вот рассказ, который «по просьбе трудящихся» мы написали вместе с женой. Мою жену ее родители не пороли. Мы представили, в какой бы ситуации она могла бы оказаться, если бы учеников в школе пороли бы. Так как я фантазировал: во время уроков, перед всем классом. Рассказ идет от имени моей жены. В нем все выдумано, кроме того, что ее дома не пороли.

Урок геометрии.

Месячные у меня пришли в конце 6-го класса, в 13 лет. Я остановилась в росте и начала набирать вес. Стали приобретать женские формы попа и грудь, стали рости волосы на лобке. И в начале 7-го класса я телом была уже не девочка, но еще и не женщина. Что-то среднее. При росте 173, вес, примерно, 65 кг. Размер 46.

И вот в начале 7-го класса на уроке геометрии учитель начинает проверку наших домашних заданий.

- Посмотрим, как вы сделали домашнее задание. Заданы были задачи 266 и 268. Задачу 266 пойдет отвечать Коля Вахромеев, а задачу 268 Ира Цвигун.

Мы с Колей выходим к доске. Кладем дневники на учительский стол и идем к доске. Коля бодро начинает чертить чертеж и писать решение. Я стою столбом. Я и не смотрела эти задачки. Я эти задачки на подобие вообще не понимаю. Можно было позвонить Аркаше, и он бы мне все бы объяснил. Но пришлось бы разбираться, и возвращаться назад ко всему материалу, что прошли за 7-й класс, и разбирать его. Ведь в этой чертовой математике одно вытекает из другого и стоит только одно пропустить, как перестаешь понимать все. А разбирать все – пропал бы целый вечер.

Ведь я с начала 7-го класса по этой геометрии ничего толком не сделала. Ни одного домашнего задания. Как-то сразу трудно показалось, и я на всю эту геометрию махнула рукой. А что мама и бабушка говорят, что надо учиться, то плевать мне на них. Бабка - сволочь, что развела папу и маму, мама - безвольная тряпка, что позволила себя развести. Да и что мне они сделают? Начнут читать мораль, так я им так нахамлю и надерзю, что они сразу заткнуться. Скажут встать в угол, так я только рассмеюсь и не встану.

Некоторых моих одноклассниц дома порют и за плохую учебу, и за плохое поведение. Порют либо пряжкой ремня, либо электропроводом. Все подружки говорят, что это очень больно и, конечно, стыдно.

И мальчика моего Аркашу, хоть он уже в 8-м классе, тоже дома порют. Его часто порют. Раз в неделю уж точно. И сильно порют. Несколько раз ему давали даже 500 ударов пряжкой. Аркаша тоже говорит, что это очень больно и стыдно, но настоящий парень, если уж провинился, должен переносить порку стойко: не кричать, не плакать, не просить о пощаде.

Аркашу родители пороть начали совсем маленьким: ему 5 лет было. Но, насколько помню, пороть его тогда было за что. Он тогда был изрядно шкодным мальчишкой. И меня всякие пакости делать подбивал. А раскроется какая-то наша пакость – мне только угол и нотация, а ему еще и порка. И учился он в младших классах так себе, потому что ленивый был, и вел себя в школе плохо. И пороли его очень часто и в школе, и, особенно, дома. И так в «ежовых рукавицах» он с 5-го класса стал выправляться. Учиться точно стал лучше. Сейчас почти отличник, только по языкам 4-ки. Хотя с поведением все еще у него проблемы. То дома чем-нибудь начнет экспериментировать и сломает, то с учителями спорит, то черти-что на уроках вытворяет.

Но все-таки в учебе он сильно подтянулся. А я с 6-го класса сильно стала сползать. В 5-м классе еще была круглой отличницей, а сейчас полно 3-ек и 2-ек. Меня ведь дома не порют. Мама считает, что это антипедагогично. Бабушка с ней согласна. Да даже если бы они захотели бы выпороть меня, то у больной мамы и старой бабушки на это бы не хватило сил. Так что я наслаждаюсь вольницей. Вчера, забросив все уроки, пошла гулять с такими же девчонками, как и я. Которые домашних заданий не делают, в школу ходят лишь бы там отсидеть уроки, а все вечера шляются по улицам. Вот и вчера шлялись, курили в парадняках. Думали, где раздобыть выпить, да ни до чего не додумались. Денег ни у кого не было. Вызвонили по автоматам компанию каких-то таких же мальчиков, гуляли с ними, но и они нас не угостили. Меня, по крайней мере. Другие девчонки пошли уединяться с мальчиками, но я как-то этого не хочу. Я Аркашу люблю. Хотела бы за него выйти замуж, когда вырастем. Когда пришла домой, мама и бабушка учуяли, что я курила. Начали читать нотацию, но я на них открыла рот пошире и они заткнулись. Пусть сами людьми быть научатся, прежде чем меня учить. Так и завалилась спать.

Но иногда я завидую Аркаше и моим одноклассницам, которых держат в ежовых рукавицах. Ведь это так обидно и стыдно слышать ото всех учителей, что, мол, была отличницей, а теперь так съехала. Ведь это так тяжело, что в доме постоянно скандалы и взаимный крик. Иногда я думаю, что было бы хорошо, если бы нашелся кто-то авторитетный для меня, кто крепко бы держал меня в руках, учил бы жизни, если бы было нужно, то наказывал, даже и порол. А то ведь девчонки из нашей гоп-компании такие скучные и пустые, и время мы проводим так скучно... Нужна ли мне такая вольница?

Впрочем, недавно моя вольница стала давать трещину. На все мои несделанные уроки учителя реагировали нотациями, двойками, замечаниями в дневник. Все-таки у меня был авторитет бывшей отличницы. Сперва, учителя думали, что это случайное, потом - что я одумаюсь, потом, что мама и бабушка найдут на меня управу. Но я не одумалась и управу на меня не нашли. И вот самый нетерпеливый из наших учителей - учитель математики – выпорол меня перед всем классом за несделанное домашнее задание. А на другом уроке, когда я снова не сделала домашнее задание - еще раз выпорол. Оба раза дал 20 ударов. Было жутко больно, и жутко стыдно. Но вчера вечером я подумала, что по геометрии меня вызывали совсем недавно. Вряд ли вызовут завтра... Но вот вызвал. И, кажется, дело идет к новой порке. Черт...

Все это я успеваю передумать, пока Коля чертит, пишет, отвечает. Из задумчивости меня выводит только голос учителя:

- Коля, а почему эти отрезки лежат на одной прямой? Ведь строил ты их иначе.

Коля задумывается.

- Давайте вместе подумаем. – говорит учитель. – Кто скажет, почему эти отрезки лежат на одной прямой?

Руку поднимает Галя Громова. Громова наша постоянная отличница. В 5-м классе мы шли с нею вровень. Сейчас в это уже не верится.

- Ну, Галя, скажи! – говорит учитель.

Громова отвечает. Все буквы знакомые. И почти все слова. Но понять я ее ответ не могу. Так отстала...

Учителя ответ Громовой устраивает.

- Молодец, Громова! – говорит он. – А ты, Вахромеев что же?.. Покажи тетрадь. Что там у тебя записано?

Коля идет к парте, берет тетрадь. Возвращается к учителю. Показывает.

- Так у тебя же тут все написано. - говорит учитель. – Что ж ты на доске не написал? Забыл? Ну, ничего, ничего, молодец. Дома-то ты все правильно решил. Пятерку с минусом тебе поставить многовато, а вот четверку с плюсом вполне заслужил. В следующий раз не забудешь и получишь пятерку. Целую, без минуса, честно тобой заработанную.

И учитель ставит в журнал и в дневник Коле четверку с плюсом. Потом обращается ко мне.

- Цвигун, а ты что нарешала? Ничего? Почему?

Я стою, уткнувшись носом в пол. Тереблю передник.

- Ну-как, принеси тетрадь, посмотрим, что там у тебя написано?

- Нечего ее носить. Ничего там нет. Я не делала домашнее задание. – отвечаю я.

Я знаю, что хождение к парте может обернуться тем, что я буду поставлена в очень стыдное положение. Но учитель пока обращается ко мне по-доброму.

- Ира, неужели ты ничего не сделала?

- Ничего. - угрюмо бурчу я.

- Но почему? Мы же с тобой говорили, что если что- то не получается, напиши решения без этого. Мы в классе разберем, подумаем. Напиши хоть половину решения, хоть что-то. Надо стараться хоть что-то сделать. Если ты не будешь стараться, никто за тебя для тебя стараться не будет. Ты хоть что-то в тетрадке написала?

- Ничего.

Теперь учитель рассержен. И явно хочет поставить меня в стыдное положение.

- Нет-нет, принеси-ка сюда тетрадь. Но если там действительно ничего нет, то от парты сюда уже с голой попой. Потому что мне придется выпороть тебя за лень.

Да, такой порядок. Если ученик подлежит порке, то уже от своей парты к лавке он должен идти с голой попой, чтоб весь класс это видел. Если ученик подлежит порке за плохой ответ у доски, то, бывает, что учителя проявляют к нему снисхождение и разрешают ему обойтись без такого похода по классу. А бывают, что все-таки такой поход устраивают. Вот и мне сейчас...

Я иду к своей парте. Поворачиваюсь лицом к доске, задираю подол платья, спускаю колготки и трусы. Все, кто сидят сзади меня, видят мою голую попу. А когда я дойду до лавки, мою голую попу увидят все. Я перехватываю левой рукой спереди подол платья, чтоб он не опустился вниз, а в правую беру тетрадку. Мелкими шажками я выхожу из своего прохода между партами. А когда колготки и трусы спущены, иначе идти не возможно. Все желающие любуются на мою голую попу. Жутко стыдно.

Учитель встречает меня лицом к лицу. Как-то обойти его и развернуться к классу боком или передом, чтоб моя голая попа была не так видна, физически возможно. Но невозможно морально. Это значит показать всем, что мне так неимоверно стыдно от того, что они рассматривают мою голую попу. То есть мне действительно неимоверно стыдно, но показать это – ни за что!

Я подаю учителю тетрадь и как-то даже с вызовом говорю:

- Я же говорила, что ничего не сделала.

Учитель смотрит тетрадь и соглашается.

- Да, ничего. Но большой заслуги в том нет. Мне придется поставить тебе двойку за несделанное домашнее задание и хорошенько выпороть тебя за лень. Видно дома никто твоим воспитанием как следует не занимается, так придется нам, учителям в школе заниматься твоим воспитанием. Я уже дважды порол тебя за несделанное домашнее задание. Давал по 20 ударов. Не помогло. Придется дать 50. Выставляй лавку и давай сюда ремень.

Это тоже полагается проделывать с голой попой. То есть, со спущенными колготками и трусами, и одной рукой держа подол платья, чтобы он не опускался. Быстро не получится. Хорошо, что у платья школьной формы подол длинный и при всех этих упражнениях голый зад виден, но перед прикрыт надежно. А вот у мальчишек, с их короткими рубашками, то и дело их передние причиндалы становятся видны. Впрочем, в старших классах есть девчонки, которые укорачивают подолы платьев школьной формы. И при всех этих упражнениях перед поркой все их переднее хозяйство становится видно. Как им не стыдно? А может наоборот им нравится показывать это мальчикам, учителям-мужчинам?

Все это я успеваю передумать, пока вожусь с лавкой и ремнем. Лавка стоит приткнутой к стене под доской. К стене шарниром прикреплен один конец. А другой конец подвижен. На нем есть ручка, которая в то же время упор для ног. Когда никого не порют, лавка всей своей длинной примыкает к доске и почти не занимает места. А когда учитель хочет кого-то выпороть, любой подлежащий наказанию, даже первоклассник, за эту ручку легко развернет лавку поперек стены, то есть вдоль класса. От лавки до первого ряда парт достаточно места, так что учитель может свободно подходить к лавке с обеих сторон. И с обеих сторон у него достаточно места, чтоб пороть ремнем с полного размаха. Тот конец лавки, который прикреплен к стене, и куда ложатся головой, выше, чем тот, где ручка, в которую упираются ногами. Так что наказываемый лежит под некоторым углом к полу и его попа хорошо видна всему классу.

Ремень висит на крючке рядом с доской. Ремни, которыми порют в школе, это не обычные поясные ремни, которыми родители обычно порют своих детей. В школе порют специальными ремнями, которые применяются только для порки. У них есть деревянная полированная ручка длинной сантиметров в 20. В ручку вдето по кольцу с каждого ее конца. За одно кольцо ремень вешают на крючок. А на другое кольцо прикреплена кожаная полоса, которой, собственно, и порют. Она сшита из двух слоев кожи, так что довольно толстая – около 6 мм. Она узкая – около 2 см и средней длины – около 70 см. Но в ремни, которыми порют школьников 5 – 7-го класса, в тот конец, который бьет по попе, между слоями кожи вшиты две металлические полосы одна почти за другой. Каждая полоса длиной около 5 см и во всю ширину ремня. Так что последние 10 см ремня, которые собственно и приходятся по попе, имеют толщину в 1 см и изрядно увесистые.

Те, кого порют и дома, говорят, что, потому что школьные ремни довольно узкие и тяжелые, они дают глубокую боль, идущую вглубь мышцы. Так что порка в школе даже тяжелее, чем порка пряжкой обычного поясного ремня дома. Но те, кого порют дома, все-таки и порку в школе переносят стойко: не кричат и не плачут. А те, кто не такие привычные, кого дома не порют, да и в школе порют редко, те еще как кричат, просят о снисхождении, но это почти никогда не помогает.

Старшеклассников так вообще порют плетьми. Двухвостыми, в каждый хвост вшито по свинцовой пульке. Дают до 200 ударов. Так что синяков набивают о-го-го. Бывает, после такой порки из всей задницы получается один сплошной синяк. Так что и те из старшеклассников, кто не очень привычен к порке, тоже орут, хоть и большие.

Нам-то, то есть тем, кто учится в 5-м – 7-м классе, дают до 100 ударов, а младшеклассникам из 1-го – 4-го - до 50. Но мне и этого более чем достаточно. Обе недавние порки на уроках геометрии были в моей жизни первыми. В первую порку я издала 20 истошных криков под каждый удар. Во время второй – выдержала без крика только 3 первых удара, а потом разоралась. А сейчас мне предстоит 50. Это умереть… Впрочем, никуда не денешься.

Я уже выставила лавку. Учитель уже успел поставить двойку мне в дневник. И в нижней части страницы, где делаются для ведома родителей отметки о наказаниях в школе, написал сегодняшнее число, 2-й урок, 50 ударов за несделанное домашнее задание. Такую же отметку о наказании он делает на специальной странице в конце классного журнала. И отмечает там мое имя: Ирина Цвигун. Потом он ставит двойку в классный журнал.

Я снимаю с крючка ремень и подаю учителю ручкой вперед. Он берет его. Ну, закончилось хоть мое унизительное кручение с голой попой. С некоторым облегчением ложусь на лавку. Моя голая попа всем отлично видна, но я хоть не кручусь с ней по классу.

Впрочем, сейчас начнется… Будет жуткая боль, истошные мои крики. А ведь это так унизительно кричать от боли на весь класс. После первой порки я говорила с Аркашей, спросила его, как терпеть порку молча. Аркаша сказал, что не знает другого рецепта, кроме как постепенно тренировать силу воли: сказать себе «Ну, один-то удар можно выдержать без крика». И выдержать его. Закричать под 2-й удар. В следующую порку сказать себе «Выдержу 3 удара, закричу под 4-й». Напрячься и выдержать. И так далее. Так у Аркаши взяло год, чтоб научиться выдерживать порку молча.

Я так и поступила. Во время прошлой порки я выдержала 3 удара, закричала под 4-й. В этот раз напрягусь и выдержу 6. Закричу под 7-й, говорю себе.

- Белов, посчитай по пять. – это учитель обращается к сидящему на первой парте очкарику Саше Белову.

Так что постоянное внимание к моей попе со стороны хоть одного мальчишки гарантировано. Впрочем, наверняка, на мою голу задницу пялятся все. Ведь когда порют кого-то другого, я тоже смотрю на это. И надо сказать, смотрю без сочувствия, с некоторым высокомерием. Так же сейчас смотрят на меня.

- Получай, лентяйка! – произносит учитель и тут же первый удар обрушивается на мою попу. На дальнюю от учителя ягодицу.

Как кипятком плеснуло на попу, но тут же сильная тупая боль пошла вглубь тела. Ужас! Но нет, ни за что не закричу. И еще один удар! По той же ягодице. Больно-больно-больно, но я в прошлый раз это выдержала. Буду молчать. Третий! Это последний из тех, что я выдержала в прошлый раз. Сейчас пойдет сверх того. Четвертый! Все по той же дальней ягодице. Слышен свист ремня в воздухе. Наверно, бьет со всего размаха. Больно, но терпеть-терпеть-терпеть. Осталось вытерпеть 2, а я уже вытерпела 4 – вдвое больше, чем осталось. Пятый!

- Пять, - громко говорит Сашка Белов.

Да, пять. А мне осталось вытерпеть без крика всего один удар. Вот и он! Ничего, терплю… Вытерпела. Седьмой! Можно кричать, и я истошно ору

- А-а-а!

Восьмой!

- А-а-а!

Девятый!

- А-а-а!

Десятый!

- А-а-а!

- Десять, - считает Сашка.

- А, проняло! – приговаривает учитель.

Одиннадцатый!

- А-а-а!

И огонь, разлитый по коже, и тупая боль, которая, кажется, разрывает мышцу, только нарастают. Удар следует за ударом. Я истошно ору. А учитель читает «нотацию»:

- Что орешь, лентяйка? Могла ведь подумать вчера дома, что если не сделаешь уроки, то получишь порку!

Я не могу отвечать. Я могу только истошно орать:

- А-а-а!
- А-а-а!
- А-а-а!

- Пятнадцать, - считает Сашка.

Боже мой, только пятнадцать! А предстоит 50! Я умру!

Опять удары, опять мои крики:

- А-а-а!
- А-а-а!
- А-а-а!

Опять «нотация» учителя:

- Что орешь? Больно? Вестимо, больно. Для того и порю, чтоб было больно. И стыдно! Ты ведь девушка уже почти совсем взрослая, а приходится лежать с голой задницей на виду у всего класса, и мальчишек, и девчонок. И получать по заднице. Получать, получать, получать. А чтоб избежать этого, всего-то и надо было уроки сделать.

Потом я уже перестаю слышать нотацию учителя и счет Сашки. Только чувствую жуткую боль и кричу, кричу, кричу.

Вдруг порка прекратилась. Неужели все? Нет, это учитель переходит к другой стороне лавки и наносит удар по той ягодице, по которой еще не доставалось. Это больнее или нет? Не могу понять. Все равно ужасно больно и я кричу. Сколько там еще? После передышки снова слышу нотацию учителя:

- Не будешь у меня делать уроки, значит, будешь лежать на лавке голым задом к верху и голосить! Твои мама и бабушка, кажется, совсем твоим воспитанием не занимаются, так я буду заниматься!

И снова удары, удары. И снова мои крики.

- Тридцать, - слышу счет.

Наверно, после 25-го удара учитель перешел к другой стороне лавки. Тридцать – это уже больше половины. Значит, не умру, раз до сих пор не умерла.

И снова удары, и снова жуткая боль, и снова мои жуткие крики. Снова не слышу ни нотаций учителя, ни счета. Только чувствую жуткую боль. Вдруг понимаю, что бесстыдно кручу попой, ерзаю на лавке, пытаясь повернуться так, чтоб было меньше больно. Но это не помогает. Ремень все равно находит мою задницу и бьет ее так же больно, как и прежде.

Надо поменьше ерзать, чтобы ноги не соскочили с упора. А то можно по лавке съехать на пол. Вот стыдуха будет! Да и вообще представляю, какое впечатление я сейчас произвожу на мальчишек-одноклассников. Лежит на лавке уже довольно взрослая деваха, зад у нее голый, а она еще виляет им, как в каком-нибудь твисте. Надо бы прекратить ерзать. Все равно не помогает. Кажется, смогла прекратить ерзать. Но не кричать все равно не могу.

- А-а-а!
- А-а-а!
- А-а-а!

И снова порка прекратилась. Сейчас уже все? Вроде все. Новые удары не сыплются. Учитель говорит, обращаясь ко всему классу:

- Посмотрите все внимательно на ее голую попу. Вот так выглядит попа лентяйки. Кто не будет у меня делать уроки – у того попа будет выглядеть так же. Или даже еще хуже. А ты, Цвигун, точно знай: еще раз уроки не сделаешь – получишь сотню. Я с тобой церемониться не буду. И другим учителям скажу, чтоб не церемонились. Тебя дома не воспитывают, так мы в школе за тебя возьмемся. Ну, можешь вставать. Повесь на место ремень и поставь на место лавку.

Я встаю. Ноги ватные, дрожь бьет все тело. Подол платья падает. Слава Богу, его можно уже не задирать, можно уже натянуть трусы и колготки. Больно! Боже, как больно! Я покачиваясь на ватных ногах, принимаю от учителя ремень, вешаю его на крючок, придвигаю к стене лавку. Забираю с его стола тетрадь и дневник.

Подхожу к парте, сажусь. Ох, больно же! Дрожь все еще бьет все тело. Но жива! А почему я должна быть не жива? Аркаша, вон и 500 ударов выдерживает. А 50 все-таки не 500. И 100 выдержу. Но, Боже мой, все это так больно и так стыдно! Может быть, все-таки начать учить эту геометрию? Минут через 5 дрожь утихает, и я могу сосредоточиться на уроке.

А на перемене мальчишки дразнят меня. Дразнят не потому, что меня выпороли, а потому что я орала во время порки.

- Ну, что, Ирка, наоралась? Дома-то тебя в попку только целуют: «Как можно выпороть такую «девочку из интеллигентной семьи»?» - а в школе-то вон в какую прожарку попалась. Сегодня наоралась, и еще наорешься. Теперь тебе спуску тут не дадут, теперь ты не отличница, а двоечница.