Форум

Натуроплата по бартеру (с авторскими сокращениями)
Алекс Новиков 2
Рассказ содержит сцены мучений и унижений девушки подростка. Кому читать такое не нравится – нажмите крестик в правом верхнем углу экрана. Спасибо!

В деревне. Натуроплата по бартеру

К сожалению, рассказ основан на реальных событиях. Все имена изменены.

В начале лихих девяностых полностью и окончательно добил деревню Ельцин со своей "командой". Под видом создания фермерских хозяйств либералы подкинули идейку выделить крестьянам "земельные доли" в частную собственность. В результате колхозы и совхозы рухнули в одночасье. А заодно и Егор Гайдар разорил 150 000 птицефабрик, оставив без средств к существованию не только деревни, но и небольшие города.
Итог печальный: с карты России исчезло более двадцати тысяч сел и деревень, а более 40 миллионов гектар ранее обрабатываемых плодородных земель заросли бурьяном. Даже вторая мировая война не нанесла такого ущерба, ну а люди или выживали как могли, или погружались в беспробудное пьянство.
Катенька со своими родителями и зимовала в такой вот агонизирующей от реформ Ельцина деревне.

На улице лёгкий мороз, снежинки кружились в замысловатых хороводах. Чудесные создания природы – колючие холодные снежинки! Белоснежный ковер покрыл крыши изб, скосы ворот и даже столбики и деревянные рейки заборов искристыми снежными шапками.
«Неужели мне надо снова рассчитываться собой за бутылку? – думала Катенька, стряхивая снег с валенок. – И я сама к иду в дом этого сластолюбивого мироеда? Нет! Этого не может быть! А может, дядя Боря пощадит? Во рту появился солоноватый и очень неприятный вкус, а попа предательски зачесалась. – Неправда! Дурной сон! Нет! Нет! Не хочу!"

– Чтоб дядю Борю черти взяли! – Катенька, юная блондинка с ангельскими чертами лица, уже превращалась их девочки подростка в русскую красавицу: хорошенькое личико, огромные синие глаза, пухлые губы толстая коса до лопаток.
Она выбирала куст с длинными ровными ветками темно-красного цвета под падающим снегом и думала о своей несчастной жизни, о снеге и о том, что очень-очень скоро случится. Снежинки ложились на щеки и обнимали ее, смешиваясь со слезами…
"Мои одноклассники по углам обжимаются, целуются а я... " Стряхнув с куста краснотала снег, девушка стала срезать один длинный красный прут за другим.

"Младших и интернат родители отдали, им хоть не голодно! А мне с ними зиму зимовать! Лучше бы и меня в интернат! Будет мне сегодня больно, а потом проктор и по самые гембл! Ну как же не хочется!"
Дорога к дому соседа показалась очень-очень длинной. Замка на калитке не было: закрывать огород не от кого!
В избе дяди Бори, дым из трубы шел светлый и с характерным запахом бересты, печь топилась березовыми дровами. Электрический звонок изобразил веселую мелодию.

– Что тебе Катенька? – Сорокапятилетний сосед открыл дверь.
Снежинки кружили вокруг Кати медленно и размеренно. Кусты в пушистых белых шапках почти утонули в снегу.
– Дядя Боря, родители послали меня за бутылкой. – Катя смотрела в обледеневшие доски крыльца.
– А деньги?
– А денег у них нет! – Она показала прутья. – У меня вот! Бартер! Вы же с лета делаете им скидку!
– Скидка это не бесплатно! На морозе говорить негоже! Ну, проходи, красавица! Не надо тепло из дома выпускать!

Дверь на хорошо смазанных петлях даже не скрипнула, пропуская гостью в дом.
"Вот ловушка и захлопнулась!" – подумала девушка.
В натопленном доме бобыля Бориса было тепло, пол был застлан половиками, и ходить босиком в шерстяных носках было комфортно.
– Летом ты попалась на воровстве в саду! Пришлось поучить! – Он налил гостье большую чашку горячего какао и дал небольшой кусок пирога. – Твои родители посчитали, что я поступил слишком строго, но мой самогон... Но это было летом, а сейчас, напоминаю, зима! Вот книга. Вот их долг, с учетом скидок и твою помощь в моем холостяцком хозяйстве! Я больше в кредит не верю! И я не Инком банк, и не фонд Сороса, и не сберкасса! Благотворительностью не занимаюсь!

Борис варил самогон. Этот незаконный, но прибыльный бизнес был семейным, и его зелье, настоянное на травах, славилось на всю округу. Со времен прадеда и производство, и товар были так искусно спрятаны, что ни в советские, ни перестроечные, ни в ельцинские времена милиция найти не могла!
– Мой покойный отец был старостой деревни и за свой фирменный самогон умудрился выкупить деревню и у немцев и у партизан. На территории нашей деревни немцы не зверствовали, и партизаны не стреляли! Но и те и другие соблюдали договор! А твои родители?

– Дядя Боря, денег у родителей нет! Они просили как в прошлый раз! – Борис видел, с каким трудом даются девушке эти слова. – Я вот, прутья с собой принесла! Хватит?
– Как в прошлый раз говоришь? Тем лучше, ничего объяснять не надо! – Борис смотрел на девушку, словно та сама была пирожком.
– Только можно без прутьев? – Голос гостьи дрогнул.

– Нет! Раз расчет по бартеру! – Борис отодвинул от стены лавку. – Доедай, допивай и раздевайся! Приступим! Мой самогон самый лучший в округе. Если бы не Павловская реформа жил бы в Сочи! Но мои деньги оказались государству нужнее!
– Пожалуйста, пожалейте меня! – умоляла Катя, стаскивая с себя свитер, – у моих родителей денег совсем нет! Я же много чего умею! Она облизнула губы.
– Знаю, что умеешь! Сам научил! – Ухмыльнулся Борис. – И учил и учу, что халявы не будет! Я не ангел, а на дворе не коммунизм! Тебе скоро шестнадцать? Соображать должна!

"Вот и началось!" – Вздрагивая от страха и предвкушения боли, девушка разделась, оставив на себе только нательный крестик.
– Не надо меня бить, пожалуйста! – Девушка стояла перед Борисом, пытаясь прикрыть груди руками. – Я же на все согласна! И на бартер! И на натуроплату!
После смерти жены Борис жил один. Взрослые дети строили жизнь в городе.
На окнах избы бобыля расцвела вязь узоров. Никакой прохожий, а кто может, подойди близко к дому по глубокому снегу в полуживой деревне? Это летом приезжают дачники, а зимой жителей по пальцам пересчитать можно!
Увидев, что хозяин задернул занавески перед иконами в красном углу, девушка потеряла последнюю надежду на спасение.

– Господи, прости меня грешную! – Катя наскоро перекрестилась. – В бога она толком не верила, но в этот момент была готова поверить во все, что угодно, чтобы спастись от порки и того, что за этим последует.
Борис увидел нагое тело, широкие бедра, длинные ножки, которые заканчивались круглыми и выпуклыми полушариями.
"Катенька выросла! Почти взрослая стала! Похорошела!" – Под двумя изящными кругляшками, там, где они переходили в длинные ножки, даже если ножки сдвинуты вместе, образовывалось сердцевидное пространство, подчеркивающие округлость и широкость бедер.

– Сказано в писании. – Борис выбрал прут и попробовал его в воздухе. – Каждый питается от трудов своих!
"Платить за самогон придется по полной!" – Девушка низко опустила голову, и послушно легла на длинную скамью, и схватилась руками за ее ножки.
Борису предстала полузабытая картина: девушка зажмурилась, готовясь в любую секунду принять на себя первый удар, но он не торопился начинать натуроплату.

Дети Бориса давно выросли, и скамья пустовала. Маленьких внуков привозили только на лето, но они были слишком малы для розог, а свои дети слишком большие.
– Ну, вот, молодец! – Борису понравился вид нагой девушки, покорно ждущей своей участи. – Привязывать, как в прошлый раз, не буду! Встанешь до срока – бутылку не получишь! Теперь, кажется, все готово! Ельцину с Гайдаром и Чубайсом нужны мои деньги, твоим родителям нужен мой самогон. А ты, как любящая дочь, сейчас на него заработаешь, а Ельцин со своими либералами пусть кукурузный виски пьет!

"Причем тут Ельцин? Сейчас будет больно!" – девушка зажмурилась, готовясь в любую секунду принять на себя прут, но наказание не начиналось.
Борис не смог отказать себе в удовольствии помучить девушку еще сильнее: он провел кончиком прута по обнаженному телу от пяток до шеи, любуясь, как оно вздрагивает от прикосновения.
– Милосердия! – Рискнула сказать девушка.
– Нет, Катенька, от твоего желания тут уже ничего не зависит! – рассуждал Борис, любуясь вздрагивающей на лавке гостьей, – ты уже достаточно взрослая, и честно зарабатываешь своим телом родителям на бутылку! Родителям нужна водка, а денег у них до получки нет! Пионеркой ты побывать успела, а комсомолкой нет! Ты готова?

– Начинайте! – несчастная поняла, что до порки остались секунды, и теперь думала только о том, чтобы все закончилось быстрее. – Я готова!
– Раз! Это тебе за гиперинфляцию!
Боль горячей дугой пересекла попку, белой молнией лопнула в мозгу, заставив девушку вздрогнуть.
– Ай! – девушка подпрыгнула и вновь упала, держась руками за ножки скамьи.
Самое тяжелое в порке – не стыд, деревенские к обнажению относятся спокойно. Они в речке купаются голыми, и в бане моются вместе, самое страшное – не встать и не убежать, куда глаза глядят!

– Зима снежная — значит, лето будет дождливое, к комарам и урожаю! – Борис снова провел кончиком прута по обнаженному телу от пяток до шеи, любуясь, как девушка вздрагивает. – Впрочем, кому сейчас урожай нужен? Птицеферма закрылась! Окорочка в сельпо американские, хлоркой воняют!
Первая боль превратилась в зуд.
"Я давно курятины не ела! – Катенька слегка отдышалась, – ни нашей, ни американской! Только каши ивовой вдоволь дают!"

– Два! Это за либерализацию цен.
– Ой! – девушка подпрыгнула еще раз, дернулась.
Прут оставил вспухший рубец. Там, где кончик прута куснул кожу, выступила капелька крови.
– Это твоих родителей проблемы, где взять деньги, и теперь твоя тоже! Чем больше жду, тем дешевле деньги, тем большее разница! И тема больше ударов!

– Три! – Третий удар прошелся по середине ягодиц – полоса быстро вспухла. – Это тебе, Катенька, от фонда Сороса.
– Ау! – Девушка вздрогнула и заелозила на скамье, но подавила желание встать.
Борис дал время девушке успокоиться и отдышаться.
– От Сороса хорошо вошло! Это лови от Гайдара!
Девушка согнула ноги в коленях, но удержалась на лавке. – Четыре!
– Не сладко? Ничего, до свадьбы заживет! – Борис продолжил наказание. – Лежи смирно! А у нас с тобой натуроплата! Ельцинский капитализм! Он хоть денег ни с тебя, ни с меня за наш бартер не получит!

– Пять! Это тебе за свободные цены! – Борис размахнулся и хлестнул поперек ягодиц, на которых тут же вспухла новая полоска. – Я свободен цену назначить, а ты и твои родители свободны платить!
От боли девушка запрокинула голову, прикусив губы, вытянулась и тонко взвизгнула.
После десятка розог Катенька закричала в голос, но никто ее на улице не слышал, а дома родители ждали самогон, и им было все равно как дочка ее достанет.
– Может, хватит? – пока мучитель менял прут, девушка выровняла дыхание, надеясь, что порка уже позади. – Пощадите! Моя попа реформ не выдержит! – Катя повернула к Борису заплаканное личико и раздвинула свои ягодицы. – Зачем так больно?

– Ты, Катенька, должна понимать, что ничего бесплатно не бывает! Чай не коммунизм на дворе, а Борис Николаевич Ельцин, мой тезка, чтоб ему подавиться, сам многократно поротый Россией матушкой правит! Твои родители за него проголосовали?
Вот теперь им и тебе возмездие за наивность! Работы нет и денег нет! Натуроплата! Бартер! И заодно как не надо вести себя, когда замуж пойдешь и своих детей родишь! Руки назад! Продолжим!

– Добавлю горячих, за рост цен, инфляцию и чтоб за Ельцина голосовать неповадно было! – Борис понял: в этот момент она готова на все, лишь бы избежать продолжения мучений. – Можешь потереть попу!
Борис отступил на шаг, полюбоваться вытянувшейся на скамье гостьей. Девушка-подросток мелко вздрагивала, а на попе оставалось не так много нерасписанных мест. Борису показалось, что еще не совсем созревшее тело ждет не наказания, а ласки.
– Пожалуйста, хватит! – рыдала она. – Пощадите!

– Хватит, когда я скажу! Ну, красавица, – тут Борис взял свежий прут, – отдохнула? Тогда продолжим! Берись руками за ножки скамьи!
Катя услышала знакомый свист, и потом боль.
– Хорошие прутики срезала! – Борис размахнулся и хлестнул прутом поперек ягодиц, на которых тут же появилась новая тонкая красная полоска.
– А это от Горбачева! А это от Раисы Максимовны!
От неожиданной боли девушка запрокинула голову, прикусив губы, вытянулась и тонко взвизгнула.
На попе уже не оставалось свободного места, удары пришлись выше ягодиц и по ляжкам.

– Больно! – девчонка извивалась, визжала и просила не сечь больше, уверяя, что все поняла.
– Это не больно! А вот так больнее будет! – Борис сек, не делая послаблений. – Шестнадцать, семнадцать,
– Минутку отдыха заслужила! – Борис провел кончиком прута по голым ножкам. – Девушка тяжело дышала.
– Восемнадцать! Продолжим?
Розга снова и снова опускалась на беззащитные бедра каждый раз оставляя красные рубцы. Там, где кончик прута кусали кожу, вспухающие полоски оканчивались капелькой крови.
– Двадцать! Двадцать один! – Борис, решая растянуть наказание, провел кончиком прута по сжавшимся от страха и предвкушения новой боли ягодичкам.

«Хороша ведь, негодница!», – подумал Борис, любуясь проделанной работой.
– Ничего, – Борис решил, что последние удары должны быть наиболее сильными и болезненными. – А с родителями, если будут качать права, я разберусь! Бутылку ты им честно заработала! Пару луковиц дам на закуску!

– Двадцать четыре! Двадцать пять! Это как раз половина! Надеюсь, ты помнишь, как надо себя вести? – Борис провел кончиком прута по голым пяткам. – Не забыла с прошлого раза, что будет вместо второй половины наказания! Но ты сама выбираешь!
Девушка только кивнула головой.

В бобыле давно проснулся мужчина, и упускать возможность разрядиться, когда на лавке лежит красивая и вкусная девушка, было глупо.
– Ну, Катенька, продолжим? – Борис несильно пошлепал ладонью по исполосованной попе и протер ее самогоном.
Девушка взвизгнула, ей показалось, что на попу плеснули кипятком.
<...>
Время для несчастной растянулось. Казалось, это никогда не кончится.
– Можно встать? – Катенька посмотрела на своего мучителя<...>.
– Вставай! – Он любовался чудесной девушкой, которая стояла на дрожащих ногах напротив него.
Вдруг разом у Бориса появилось что-то похожее на укол совести. В глазах, наполненных слезами, будто в зеркале, он вдруг увидел истинную свою сущность: похотливый козел во всей неприглядности, дурными страстями и грешными намерениями. В миг отрезвила мысль, что Катенька видит в нем куркуля-мироеда. Он перед этими зареванными глазами настоящий зверь! Всё дурное – наружу, ничего не скроешь.
При этом Катенька, стоя перед мучителем, ни тени презрения не выказывала, и ни намека на укоризну с содеянный грех.

– Теперь можешь умыться! Только не торопись одеваться! – Борис швырнул прут на пол. – Приберись, умывайся и прошу к столу! Отобедаем, чем бог послал!
Бориса охватил легкий стыд за самого себя и свою выходку, и он решил хоть чем-то отблагодарить Катеньку за сладкие удовольствия.
– К столу? – Набухшие грудки приподнялись, и Борису показалось, что соски уставились на него недоуменным взглядом.
<...>.
– Чем богат! Сильно сомневаюсь, что у вас дома есть ужин.
"Шприц одноразовый! – Катенька не стала отказываться. – Мучитель бессовестный!"

– За окном вьюга неистовствует! Даже деревенские собаки замолкли, я своего пса в прошлом году в такую погоду в избу запускал.
Умывшись, немудреный ужин девушка ела с жадностью. Ее лицо было красным, глаза блестели, а слезы успели высохнуть.
– Я пошептал над бутылкой. – До следующей получки они пить не будут! А полоски родителям в бане покажешь! Может, у них совесть проснется, и они долг отдадут. пока он в ноль не превратился с такой инфляцией! А тебе вот... Он достал из шкафа горсть конфет-ледяшек. Бери с собой в карман! Пригодится!
– Спасибо! А потом? – Катеньке, сидевшей на подушке, очень хотелось, чтобы "потом" никогда не наступило.
– Старый стал, сила не та! Приходи ко мне завтра мыть полы и половики пора выбивать!
И долго Бориса не отпускали покаянные раздумья, о том, что он сделал: «Ох, не проста Катенька… Ох, не проста, но какая вкусная… И что-то в ней есть!"
Вьюга прошла так же быстро, как и началась. На небе зажглись звезды. Вечерний воздух освежал и бодрил, и Катенька согрева себя: паром изо рта – дышала на сложенные "лодочкой" ладошки. Мороз игриво пощипывал измученную девушку за лицо. Снег поскрипывал под ногами.

Вот и родительский дом. А дым из избы темный, с запахом смолы – родители топили сосновыми обзолами, приватизированными по случаю на лесопилке. Перегаром пахло уже в сенях.
– Наконец-то! – Папа вырвал бутылку из Катиных рук.
– Могла бы и быстрее прийти! – Добавила мама. – Брысь на печь!
О том, как дочка заработала на бутылку, родители не думали. Им было все равно! Спать девочка легла без ужина.

"Вот дядя Боря и пирога дал, ивовой кашей с картошкой и минтаем в масле! И конфет дал на дорогу! Вспоминать об оплате по бартеру не хочется! А мои все, что могли уже съели! Вот я вырасту, и ни никто больше не будет меня бить!" – Думала Катя, засыпая на печи.
Утром родители похмелились и пошли на работу: хозяин лесопилки получил партию краденого леса, и его надо было быстро попилить на доски и брусья.
– Значит, завтракать надо к дяде Боре идти! – Катя подавила подступившую к горлу тошноту. – У всех нормальных детей каникулы! А мне завтрак отрабатывать! И одними половиками не отделаюсь!

***
Эпилог.

Эта деревня во время войны уцелела, но в ельцинские времена погибла, так же как и десятки деревень вокруг.
Родители Кати умерли от алкоголизма, не пережили гайдаровско-ельцинской капитализации страны. Борис, мой пациент, скончался от скоротечного рака гортани: возможности получить квалифицированную помощь у деревенского жителя не было. Ну, а Катя не пополнила ряды проституток, она по контракту пошла служить в Армию, и там вышла замуж.
Вспоминать о безрадостной юности она не любит, с мужем и детьми на эту тему не разговаривает.
В заброшенной деревне больше никто не живет. А на содержание Ельцин центра в современной России тратится денег столько, что можно было бы вернуть к жизни не один десяток деревень, а юные "предприниматели" тусуются на гайдаровском форуме.

© Copyright: Алекс Новиков 2, 2020
Свидетельство о публикации №220060602196 https://proza.ru/2020/06/06/2196