Форум

(...)

Обе мои дочки, когда были маленькими, получали по попе довольно часто. Я растила их одна и делала для них всё, что могла, в том числе воспитывала их, как умела. Так что я частенько шлёпала их, когда другие методы не работали. Сейчас им обеим уже за двадцать, и вроде бы ничего, все у них в порядке, так что, похоже, ничего плохого я им не сделала.

Наказания всегда проходили определённым образом. Вдвоём с мамой на кухне, со спущенными штанами или задранной юбкой, перегнувшись через стул, с трусиками, натянутыми вверх, и собранными между ягодиц. Я отсчитывала по одному удару ремня на год возраста дочери, так что двенадцатилетние получали двенадцать ударов, пятнадцатилетние — пятнадцать ударов, и так далее. Получив свои удары, девочка должна была извиниться за свой проступок.

Когда-то моей младшенькой — не хочу здесь называть ее имя — было шестнадцать. В этом возрасте она была сущим дьяволом. Ее сестра, старшая ее на полтора года, в том возрасте вела себя отлично, а младшая — просто невыносимо. Однажды она получала порку и в конце я ожидала от нее традиционных извинений, но она молчала. Я спросила:

— Тебе нечего мне сказать?
Она помолчала минуту; не плакала, ничего в этом роде; наверное, просто собиралась с мыслями, а потом вдруг произнесла:
— Дура!
Я велела ей забрать свои слова назад, иначе она получит еще ремня. Она еще раз сказала «дура», я ударила ее ремнём.
— Ну?
— Дура.
Еще один шлепок. Спросила ее ещё раз — получила ещё одну “дуру”. Ещё один удар. Я знала, что она может закончить в любой момент, просто сказав то, что нужно. Если ей захотелось проверить свою выносливость, мне ничего не оставалось, кроме как ей это устроить.

Я продолжала спрашивать, что она хочет мне сказать, она продолжала отвечать мне «дурой», и каждый раз я больно стегала её ремнём. Ее кожа, обычно бледная и белая, была ярко красной, и мне не верилось, что она хочет продолжать, но, видимо, она хотела, раз продолжала грубить. Я стала раздражаться от этого нахальства, и с каждым разом била все сильнее и сильнее, шлепки были громче, и она от каждого стонала, но все еще не произносила то, что должна была. Остановиться она могла, когда хотела.

— Скажи, что положено, или я всыплю тебе еще десять ударов, очень больных!
Она сжала сиденье стула очень, очень крепко, и повисла долгая пауза. Наконец, она повторила ещё один раз. Дура.
Я была уже вне себя от ярости и принялась сечь её совсем нещадно, она вертела попой как могла, но поверьте мне, от моего ремня ей было не увернуться. А ведь она все ещё и держалась за свой стул, хотя больше всего на свете она хотела отпустить руки и защитить ими свою несчастную попу.

Мне самой в детстве доставалось, я знаю, каково это, когда кожа так сильно содрана. Попа вся краснющая, местами становится белой, а последние несколько жгучих ударов оставили полосы, похожие на длинные пчелиные укусы.
Когда мне так серьезно влетало от мамы, я любила прикасаться к этим полосам, ужасно чувствительным, но не прикасаться к ним было невозможно. Это как шатающийся зуб, который болит, когда его теребишь языком, но все равно что-то внутри просто заставляет тебя его теребить.

Я замолчала и стала слушать, как моя девочка плачет. Ее попа была вспухшая, красная с белым. Я нежно потрогала её попу на самом опухшем месте. Она отшатнулась. Я прикоснулась ещё раз, и стала медленно гладить, чтобы ей хоть чуть-чуть полегчало.
— Так что?
— Мамочка, прости меня, пожалуйста, — прохныкала она. Похоже, она больше сожалела о том, что наделала во время порки, чем о том, за что её наказали.

Я сказала, что прощаю её, и обняла её, и она выплакалась. Она должна была всё это устроить, ей хотелось узнать, насколько далеко она может зайти и сколько может вытерпеть. Что ж, вытерпела она немало, ведь порю я больно. На то она и порка.

Но сегодня её ожидало новое наказание, которое ещё ни одна из них ни разу не получала. Она должна была просидеть на стуле полчаса. Я понимала, как больно ей сидеть на том, что когда-то называлось попой, но она заслужила эту меру своей выходкой. И это была самая длинная и самая серьезная порка из всех, что я устраивала своим дочерям. Она ведь сама этого просила.

Если бы мои девочки так писали сочинения - получили бы от меня ремня!