Форум

Новый человек для нового государства

Воспитательную работу от школ начали требовать в СССР достаточно рано: уже в 1920-е годы советская школа была во многом ориентированной на воспитание. Эта цель была декларирована официально сразу после Октябрьской революции.

В октябре 1918 года Государственная комиссия РСФСР по просвещению обнародовала текст под названием «Основные принципы единой трудовой школы». Автором этого документа был Анатолий Луначарский. Там уже все было сказано:

«Передовая педагогика требует обратить особое внимание на воспитательные функции школы, которые в последнее время приносились в жертву обучения, интеллект становился на первый план, забывали о выработке характера, о развитии воли. […] Насколько в обучении высокое место должно быть признано за индивидуализирующим методом, настолько же в воспитании самой прекрасной задачей является создание школьного коллектива, спаянного радостным и прочным товариществом…»

Саму советскую школу Луначарский определил как «воспитательную»: «Воспитательная школа должна стараться устранить из детских душ, елико возможно, те черты эгоизма, которые унаследованы человеком от былого».

Иначе говоря, воспитание в советской школе, по мысли Луначарского, — это прежде всего насаждение коллективистского сознания. И еще одно важное добавление: «…истинно социалистическую трудовую школу может создать и вести только революционный учитель — социалист». Превращение школы в «воспитательную» требовало политической лояльности педагогов новому режиму.

Десять лет спустя, в 1928 году, Луначарский сделал «установочный» доклад «Воспитательные задачи советской школы». Стенограмма была почти сразу опубликована в нескольких разных журналах и сборниках, потом ее много раз перепечатывали.

В этом докладе Луначарский настаивал, что коллективистское воспитание нужно для быстрейшего достижения коммунизма, а для этого может потребоваться участие будущего поколения в разного рода насильственных действиях на стороне «пролетарского государства». Поэтому в школе нужна «военизация». По той же причине, по мнению Луначарского, школе не нужны были педагоги, преподававшие до революции, ведь они не могут воспитывать детей в новом, необходимом режиму духе.

«Наша школа имеет двойную задачу: с одной стороны, дать все завоевания прошлого, само собою разумеется, делая ударение на новой культуре, на новой науке, прежде всего пролетарской, на марксизме, на организации пролетариата и на наших коммунистических идеях; и с другой — пресечь к ребенку доступ идей старого, не дать возможности заразить ребенка всем тем, с чем мы боремся в старом обществе».

«Мы хотим воспитать человека, который был бы коллективистом нашего времени, который жил бы общественной жизнью гораздо больше, чем личными интересами. Новый гражданин должен быть преисполнен пафосом политическо-экономических отношений социалистического строительства, ими жить, их любить, в них видеть цель и содержание своей жизни. Вытекающая отсюда его деятельность, в каком бы направлении она ни была — в сфере ли организационной, чисто физического труда и т. д., — должна быть всегда просвечена этим огнем, должна быть согласована со всем коллективом».

Из стенограммы доклада Анатолия Луначарского «Воспитательные задачи советской школы» (по тексту журнала «Народное просвещение», 1928)

Борьба с беспризорностью и безнадзорностью

С начала 1930-х воспитательная работа стала ассоциироваться прежде всего с дисциплиной. Тогда прошла реформа школы: восстановили классно-урочную систему, а преподавание истории приняло внешне «традиционный» вид — теперь это был рассказ не только о классовой борьбе и «общественно-экономических формациях», но и о героях, с которыми школьники должны были соотносить себя, как с персонажами романа или кинофильма.

В Постановлении 1932 года «Об учебных программах и режиме в начальной и средней школе» четко высказано требование заняться воспитанием школьников для того, чтобы наладить и укрепить дисциплину и в школе, и за ее пределами. О дисциплине все 1930-е годы писал и известный советский педагог Антон Макаренко. Кстати, он тоже очень ценил «военизацию» — хотя и обижался на то, что его трудовую колонию для беспризорников и несовершеннолетних правонарушителей называли «казармой».

«Я прежде всего заметил хорошее влияние правильной военной выправки. […] В своем увлечении военным строем колонисты много внесли и придумали сами, используя свои естественные мальчишеские симпатии к морскому и боевому быту. В это именно время было введено в колонии правило: на всякое приказание как знак всякого утверждения и согласия отвечать словом „есть“, подчеркивая этот прекрасный ответ взмахом пионерского салюта. В это время завелись в колонии и трубы».

Антон Макаренко, «Педагогическая поэма» (1933)

Вообще, для Макаренко воспитание во многом было обучением самоконтролю под совместным влиянием педагога и коллектива.

Апогея идея воспитания как дисциплинирования достигла в середине войны, когда в 1943 году были введены в действие так называемые «Правила для учащихся». Они действовали довольно долго и в новой редакции были приняты только в 1960 году, а затем еще раз в 1972-м. «Правила для учащихся» были интересны тем, что регламентировали поведение учеников не только в школе, но и за ее пределами — на улице и даже у себя дома.

Например, речь шла о том, как вести себя на улице и дома:

«Не употреблять бранных слов и грубых выражений, не курить. Не играть в карты на деньги и вещи»;
«Поддерживать чистоту в комнатах, в порядке содержать свою одежду, обувь, постель».
В редакции 1972 года от старшеклассников требовалось быть «нетерпимыми к аморальным и антиобщественным поступкам». Кстати, во многих российских школах эти правила в немного измененном виде используются до сих пор.

Но вернемся в 1943 год. Предполагалось, что нарушение правил поведения вне школы влечет такие же строгие дисциплинарные меры, как если школьники нарушают правила внутри школы. То есть прямо было заявлено, что школа несет ответственность за то, как дети и подростки ведут себя, когда выходят за ее порог, и обязана контролировать их.

«Правила для учащихся» стали ответом на серьезные проблемы с дисциплиной у школьников, которые возникли в конце 1930-х и стали особенно ощутимы во время войны.

Первой проблемой была посещаемость: дети часто прогуливали уроки, нередко бросали школу.

Иногда потому, что им банально нечего было надеть (одни валенки на всю крестьянскую семью), иногда потому, что в деревнях до школ было слишком сложно добраться. Часто у детей было много домашних дел, которые им поручали взрослые, с утра до ночи занятые на работе. То есть далеко не всегда причина состояла просто в нежелании учиться.

Острой была и проблема дисциплины на уроках — на нее бесконечно жаловались учителя и перед войной, и после. Демографические проблемы послевоенного общества сказались и на школьных кадрах. В советских школах были огромные классы, один учитель на 50 человек, учителям было сложно справиться с детьми.

В результате методисты и чиновники от образования решили, что «воспитательная работа» должна дисциплинировать детей разными способами: с одной стороны, через контроль и бесконечное внушение правил поведения в школе, дома, в общественных местах. С другой стороны — через трудовую и общественную активность, которая займет детское время и умы и поможет использовать энергию на благо школы и общества.

Для школы 1920–50-х годов была важна и борьба с безнадзорностью и беспризорностью.

«Беспризорниками» называли детей без родителей и родственников, сирот или тех, кто сбежал из дома. Их было немало, это история совсем не только про Первую мировую и Гражданскую войну. Во время Второй мировой и сразу после нее в СССР было немало беспризорников.

«Безнадзорными» считали детей и подростков, у которых есть семья, но за ними плохо смотрят родители, и большую часть времени эти дети проводили на улице. Это была распространенная ситуация в условиях, когда взрослые должны были с раннего утра до позднего вечера на работе (так бывало, несмотря на официальную норму рабочего дня сначала в семь часов, а с 1940-го — в восемь).

Чиновников от образования и партийных кураторов особенно волновало, что «безнадзорность» подростков способствует уличной преступности: ее показатели во второй половине 1940-х действительно стремительно росли.

Педагоги придумывали разные способы преодолеть эти проблемы. Организовывали клубную работу (кружки) и общественную. Последнюю мы сегодня назвали бы социальным волонтерством, помощью нуждающимся — старикам, вдовам, семьям с маленькими детьми. Были и попытки организовать трудовую помощь предприятиям — заводам и колхозам.

Проще всего было занять детей благоустройством самих школ: генеральные уборки, субботники на школьных приусадебных участках, даже ремонт. Много времени тратили и на чисто идеологическую индоктринацию: в СССР пришлось даже принимать специальное постановление о том, что пионерские сборы не могут проходить чаще чем раз в неделю.

Гораздо меньше времени уходило на работу просветительскую (хотя именно она была больше всего интересна школьникам). Но организовывали и ее: кружки работали и в школах, и в клубах при промышленных предприятиях (или в колхозных клубах), и во Дворцах пионеров. Иногда эти кружки были очень хорошими, их и сегодня вспоминают те, кто с ностальгией говорит о советской школе.

Недоверие к семье.

В хрущевское время проблема беспризорности уже так остро не стояла, но о безнадзорности продолжали говорить. Борьба с безнадзорностью стала «знаменем» советской школы и других институций, которые занимались детьми.

Во многом это было связано с недоверием к семье. И Хрущев, и его ближайшее окружение часто выражали такое недоверие. Его не декларировали прямо, скорее обсуждали, как освободить родителей от заботы о детях, чтобы они могли больше работать и уделять время себе.

https://mel.fm/shkola/274589-education_idea