Форум

ПЕРЕПЕЧАТКА

Михаил, 29 лет, детей нет:

«Мы с мальчишками решили попробовать что-то украсть из магазина. Нам было по 14 лет. Лето. Делать нечего. Адреналина хочется. Пошли в магазин, и я украл две жвачки. И охранник нас поймал. У друзей никого не было из взрослых дома, а у меня — дед. Ему позвонили и он пришел за нами. Заплатил за жвачки в 10-кратном размере. Пока мы шли домой, дед молчал. И я тоже. Мы пришли домой, он взял бабушкину палку-трость, с которой она ходила на улицу. Говорит: «Выпрямляй руки!». И ударил. Потом еще. А дальше его захлестнули эмоции, и он бил по рукам, по спине, по заду… — пока не успокоился.

После этого в течение жизни у меня и мысли не было взять чужое. Правда, палкой бить — это жестко. Можно было бы что-то менее боевое взять. Сам я сторонник диалога: язык, я уверен, оружие куда сильней кнута. Но сейчас такое время — все чересчур дипломатично и мягко. Не исключаю, что мог бы допустить подобный метод, но пока это теория — неясно, каким я буду отцом и какие у меня будут дети».

Настя, 28 лет, детей нет:

«Папа меня никогда не бил. Точнее, один раз шлепнул, увидел отпечаток своей руки на моей попе, испугался чуть ли не до инфаркта. До сих пор помнит тот случай и чувствует свою вину.

Воспитывала меня мама. И наказывала она же. Не приду с улицы вовремя, беспорядок на столе, не слушаюсь — ремень или рукой по попе.

Иногда, когда папа напивался, а мама была недовольна этим, она била и папу. Она не умела иначе или не видела другого выхода. Но именно это повлияло на мою взрослую жизнь.

У меня пока нет детей, но я 10 лет в отношениях и, если мне что-то не нравится, у меня срабатывает механизм: можно ударить и тем самым донести свою позицию. Не больно. А так — шлепок забияки, дернуть за волосы, пнуть или просто замахнуться. В такие моменты я вижу себя маленькой девочкой, которая еще не научилась аргументировать, а справляется с донесением информации доступными способами.

Я благодарна своему мужчине, который готов помогать мне с этим бороться. Он мне разъясняет, что так делать нельзя, потом берет в охапку, и мы разговариваем, обсуждаем проблему. Но вот эта детская «насмотренность» меня очень огорчает. Я переживаю за свои будущие отношения с детьми, за свои отношения с мужчиной. Я не хочу применять силу вместо аргументов, но иногда, в моменты слабости, я ловлю себя на том, что сначала замахиваюсь, а потом уже думаю, что я хотела сделать или сделала».

Давид, 40 лет, отец Артура, Игоря и Ариадны:

«Меня воспитывала мама. Родители развелись, когда мне было 5 лет. Мама была и за отца, и за мать. Боялась, что мы с братом вырастем хулиганами. И порола за любую провинность. Как-то в школе учительница увидела следы от ремня у меня на спине, и маму вызвали к директору. Но она не перестала меня бить. Когда-то я получал за дело. Когда-то — от ее бессилия. У меня трое детей. Мы их с женой их не то что не бьем, даже не шлепаем».

Татьяна, 40 лет, мама Николая и Михаила:

«Мама была эмоционально не сдержанная, часто кричала, а когда я не понимала ее объяснений, делая с ней уроки, брала меня за волосы и била головой об стол. В 16 лет я ушла из дома.

Я достаточно долго и думать не хотела о детях, боясь стать такой же мамой. После родила сына очень тяжело, потеряв перед ним подряд двоих, выучилась на психолога (работаю в основном с репродуктивной психосоматикой), родила второго сына… Детей не бью и не планирую, целую, обнимаю, но не балую. Не умею. С мамой не общаюсь вообще».

Катя, 41 год, детей нет:

«Мне было мне 5 лет, мы были мы в гостях у дедушки в деревне. Взрослые ушли, а меня оставили играть во дворе. А меня подружка позвала в гости. Дома никого, а писать я не умела.

Вернулась я в темноте в 8 вечера. У ворот стояла мама, которая, ни слова мне не сказав, от души шлепнула меня по попе. Единственный раз. После этого случая до меня дошло, что людям, которые о тебе беспокоятся, надо давать знать, куда ты пошел и где находишься. Детей пока нет, но с мужем у нас работает именно эта политика: мы всегда знаем кто где. На всякий случай».

Наталия, 46 лет, мама Алены и Дани:

«Я была ураган! И со 2 этажа прыгала, и самовольно уезжала в другой город, и мамины платья чекрыжила, чтобы что-то обязательно бомбическое сшить. Меня драли как сидорову козу всем, чем под руку попадется — и ремнем, и скакалкой, и крапивой. Было сложно сохранить мне жизнь другим образом — пацанка на 100%. Один раз родители забыли меня в углу. Ушли в кино, а я уснула. Пришли, а меня нет нигде! Но это родительское воспитание! А вот бабушке и дедушке достаточно было просто взглянуть на меня. Я их так любила, что расстроить своим поведением не могла. Это было запредельно. Результаты этого воспитания есть: «Я до сих пор хоть на 3 минуты, но опаздываю. Зато с 12 лет я путешествую одна! И выходила из таких передряг, что сейчас диву даюсь!».

Женя, 48 лет, мама Ильи и Алика:

«Меня мама всегда наказывала игнором.

И это было самое страшное наказание: «Я не буду тебя любить. С этой минуты мы не друзья. Кормить, одевать буду, а любить и дружить с тобой — нет». Я выросла и точно знаю, как ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах, ни за какие проступки нельзя наказывать детей.

Я и не наказываю».

Ольга, 46 лет, мама Наташи:

«Я старшая дочь в семье и на мне отрабатывались все умные книжные истины, почерпанные родителями-студентами. Все наказания и все воспитание строилось вокруг того, что мне надо было заслужить одобрение. За помарки и неидеальный почерк меня заставляли переписывать тетради целыми ночами — чтоб буковка к буковке. Мама рвала тетради, а я снова, глотая слезы-сопли, выводила эти нескончаемые буквы. И я все время читала разочарование в маминых глазах, недогордость.

Абсолютно от обратного воспитывала дочь. Просто любила, и она всегда знала, что в любом случае лучшая. С почерком проблемы? Ничего страшного. В классе начался буллинг — не стала говорить «сама виновата», послушала психологов («Спасайте своего ребенка!») и поменяли школу. Дочери сейчас 19 лет, и недавно она рассказала, что вопрос о плохих словах отпал автоматически после того, как я ей сказала, что от матов и прочего язык чернеет. И оказывается, она очень переживала в детстве, что у дедушки язык почернеет и отвалится от плохих слов. А самым страшным наказанием в нашей семье было: «Мама сказалар-р-р-а-а-а-а-з!». Пару раз в жизни я доходила до «Мама сказаладва-а-а!». И сейчас, когда я спросила, что было бы после: «Мама сказалатри-и-и!», мы обе посмеялись: науке это неизвестно. Но потенциально это очень страшно!».

Света, 33 года, детей нет:

«Самыми моими запомнившимися наказаниями были не крики, ремни или запреты, а расстроенная или плачущая мама. Она никогда не использовала этот прием как манипуляцию. А ситуации, в которых я заставила ее чувствовать себя неловко, я помню до сих пор. И до сих пор проскакивает чувство стыда. Мне кажется, когда тебя строго наказывают, то чувство обиды на наказавшего несколько притупляет чувство вины за проступок. И ты уже ощущаешь себя жертвой несправедливого к тебе отношения. А когда близкий тебе человек спокойно и тихо говорит, что ты сделал ему больно (или не говорит, но ты видишь, что это так), вот это для меня самое страшное наказание до сих пор. Потому что это единственный вариант, при котором ты понимаешь все бремя ответственности за свой проступок. Сейчас спустя годы я стараюсь поступать так же — не кричать, мстить и т. п., — а доносить свои чувства до близких. Это очень действенный способ разрешения конфликтной ситуации».

Юля, 39 лет, мама Тимура и Лады:

«Помню, как мама шлепнула меня по попе и отчитывает: «Почему ты не просишь прощения?! Другой бы человек сто раз извинился, а ты как волчок смотришь и молчишь!». С тех пор я поняла, что маму расстроил не мой поступок, а то, что я не извинилась. Научилась говорить: «Извини». И многие мои промахи в дальнейшем уже не учитывались и не брались во внимание. Я для себя поняла, что главное вовремя извиниться, и своих детей учу этому же!».

Аня, 35 лет, мама Антона и Платона:

«Меня в детстве ставили в угол. Ничего криминального, но часто и за любое «у нас так не делают». Я в углу могла стоять бесконечно, попросить прощения было выше моих сил. Было как-то, что простояла там чуть ли не весь день, с перерывами на еду. Когда родителям надоедало, они меня оттуда извлекали и долго разговаривали на темы «почему я что-то сделала не так». Мне 35, и до сих пор при любом конфликте я мысленно оказываюсь в том углу, где проще стоять, уткнувшись носом, переждать, переболеть там, чем опять разбираться, где я оказалась «не такая». И когда мы с психологом вытащили это на сессии — я была просто в шоке. Детей я не наказываю. Долго разговариваю, но не наказываю».

Алиса, 33 года, мама Влада:

«Мама ставила в угол. Не разговаривала и не разрешала там придумывать игры, например, пальцами по полоскам обоев водить. Я могла так долго стоять. Когда поняла, чтобы выйти — надо извиниться, начала извиняться. Но мама все равно не разговаривала и игнорировала. Я подходила раз за разом: непонятно было, закончится это молчание или нет — правил игры никто не озвучивал! Став мамой, я не применяю такие методы при наказании ребенка. Если не готова разговаривать, то озвучиваю, что сейчас злюсь и не надо ко мне подходить. А если перегнула палку, то объясняю свое поведение. Но при этом до сих пор в отношении с мамой холодок того игнора чувствую. При этом понимаю, что разные дети воспринимают наказания по-разному».

Татьяна, 40 лет, мама Арины и Алексея:

«Мне было 3 года, в тихий час мне не разрешили выходить в туалет. Сначала у меня сильно болел живот, а потом я накакала в трусы. Воспитатель выставила меня в туалет и оставила там одну ждать няньку. Туалет был с двумя дырками в бетонном полу и полкой с горшками. Я очень замерзла и плакала. Дырки пугали своей темнотой и дурным запахом. Нянька пришла, отругала меня, но все-таки вымыла. После этого я сильно простыла. Долго была на больничном. Бабушка устроила воспитателям скандал. Я своих детей рано приучала к горшку, и очень нервничала, если им приспичивало в общественных местах. Но при этом дочка (7 лет) какает только дома, а в детском саду терпит».

Вера, 37 лет, мама Олега, Любы и Захара:

«Мне было лет 5–6. Однажды в детском саду наша воспитательница должна была куда-то отлучиться из группы. Прекрасно понимая, что одни мы тут же поднимем шум, она усадила всех детей на стульчики, стоящие в ряд, и каждому в рот налила воды из чайника, чтобы мы не разговаривали. И объяснила, что когда вернется, проверит, есть ли вода у каждого. Если не будет — значит, шумели, и она накажет.

Ушла.

Первую минуту все сидели тихо. Но постепенно это стало надоедать. Кто-то проглатывал воду и бежал в туалет за новой порцией. Воспитательница все не возвращалась. Тогда осмелевшие мальчишки и самые отвязные девчонки начали баловаться: стали выплевывать воду на пол, хлопать друг друга по щекам, растирать лужу ногами, смеяться, бегать в туалет к раковине.

Я не относилась ни к смелым, ни к отвязным. И просто сидела со своей водой. Пока вдруг ко мне не подбежал кто-то из ребят и не хлопнул меня по щекам. Вода выплеснулась!

Воспитательница все не возвращалась, пол в группе превратился в большую лужу. Веселье продолжалось. И только я сидела и не решалась встать со своего места, чтобы набрать в рот новой воды. Я боялась, что как только я встану, придет воспитательница и увидит, что меня нет на месте.

И наконец, спустя вечность, вернулась она. Пришла в ужас от общей картины. И тут же начала проверять рты. Как я ни пыталась сделать вид, что у меня все в порядке, воспитательница раскусила и меня. Всех нарушителей она поставила в круг и заставила стоять с поднятыми руками. Это было долго и потому больно. Несмотря на весь ужас, та ситуация научила меня рисковать. Лучше рискнуть и получить шанс на победу, чем ничего не делать и заведомо проиграть. В моей жизни много раз случалась ситуация, требующая от меня риска. И очень часто риск оказывался нужным и верным шагом, порой, даже спасительным. А насчет детей — по попе давала только старшему. Двое младших как-то без этого обошлись. Сейчас наказание состоит в лишении гаджетов. Очень действенно, никто не спорит».

Настя, 39 лет, мама Лены, Наташи, Саши, Веры и Маруси:

«Нас с сестрой в детстве наказывали жестоко. Когда я об этом думаю, то и сейчас удивляюсь, как нам ничего не сломали. Били ремнем, веником, нагайкой — чем угодно, что попадалось под руку. Страшно, больно, унизительно. За 4, которые была в нашей семье плохой оценкой, отчим считал своим долгом спрашивать у меня пересказ близко к тексту, то есть наизусть. А с 6 класса я учила параграфы текста наизусть — в голове не откладывалось ничего, зубрежка была бесполезна, я не высыпалась, снова получала 4. И так по кругу. Родители били нас за неудавшуюся жизнь: потому, что так хотелось. Часто люди, пережившие в детстве такой опыт, дают себе обещание никогда в жизни не поднимать руку на детей. Но у меня не случилось этого стопора, спусковой крючок не сработал — и я наказывала своих детей телесно. Мне очень стыдно».

Валя, 32 года, мама Игоря и Максима:

«Отчим ставил нас, детей, в угол на горох, гречку, бил всем, что было под рукой — ремнем, кипятильником, массажером, полотенцем, ребром ладони по почкам. Мама прожила с ним около 3 лет, а потом подала на развод из-за нас. Но все время считала нас виноватыми в их разводе. У меня есть дети, но мужа нет — я опасаюсь мужчин. Благодаря опыту детства я за версту вижу больных на голову людей, чувствую настроение окружающих, могу ответить на любое наказание протестом, хорошо отслеживаю и сортирую любую манипуляцию и критику в своей адрес. Я понимаю, за что надо брать ответственность, а за что нет. А вот у брата проявились такие же склонности, как у отчима и жестокость к детям».

Александра, 41 год, мама Маши:

«Меня не наказывали. Один-единственный раз бабушка шлепнула кочерыжкой по попе, когда я в 7 лет ушла из дома, а они с родителями чуть не умерли от страха. Считаю, что правильно шлепнула. Дочь люблю, кочерыжкой не пользуюсь».